Земля помнит всё

— Нет, братец, говорить об этом будешь ты! — Гурт сунул в карман дрожащую от волнения жилистую руку и, ухватив горсть лежащих там бумажек, направился к Назару. Подошел и шлепнул бумажки на край стола. — Держи, председатель! Вот тебе табеля. Пока не скажешь народу правду, я тебе не бригадир. Не думай только, что заявление подам, я не Аманлы. Спросят люди, почему Гурт табеля бросил, объясни!

Он ушел, хлопнув дверью. И сразу навалилась тоска, и такая вдруг разверзлась перед Назаром пустота, что не было уже смысла ни читать отчет, ни думать над ним…

Он сидел и, не мигая, смотрел на скомканные, затертые в кармане бумажки. Буквы корявые, несуразные… Одна большая, другая поменьше, третья совсем бисерная… Назар не пытался прочесть, что на этих бумажках написано. В той душной и безысходной пустоте, в которую он вдруг провалился, слова, как и все остальное на свете, не имели никакого значения.

Взгляд Назара упал на тетрадку, исписанную рукой Аманлы. "А чего ж ты ее в ящике держишь?" Действительно, он ведь даже и не прочел объяснительной записки. Как Аманлы дело изобразил, убавил себе вины или прибавил? В самом деле, как же это он не поинтересовался, ни разу не заглянул в документ?

Назар приподнялся из-за стола, взял тетрадку, сел и Стал читать. Неразборчивый торопливый почерк. Буквы падают, наваливаются друг на друга… "Я, то есть бывший бригадир колхоза Аманлы Чары-оглы, письменно ставлю в известность…"

Чем дальше уходил Гурт от правления, тем больше не нравилось ему, как вел он себя у председателя. Размышляя о недостойном своем поведении, Гурт дошел до середины села и сам не заметил, как остановился. Надо было что-то решить прежде, чем идти спать. Табеля бросил… Ну и дурак, что бросил. Кому от этого польза? Они, может, только и ждут, чтоб ты выкинул что-нибудь такое. Возьмет председатель твои бумажки, да и передаст их Аманлы, вот и будешь ты дурак дураком… Хотя нет, Аманлы Назар бригадиром не поставит, знает, что люди против. Умный председатель народу наперекор не пойдет, а Назара бог умом не обидел. Вот вроде и умный мужик, а поступки самые глупые. Это от страха. Боится Назар, знает, что палка о двух концах и по нему ударит. Ударить, конечно, ударит, да стерпеть придется, нет у тебя, председатель, другого выхода — правду все равно не обойдешь.

Умен ты, Гурт, других учить, а сам табеля швыряешь. Блажишь, как беременная баба. Может, хочешь, чтоб с поклоном к тебе пришли, возьми, мол, обратно табеля? Нельзя так, Гурт, нет у тебя права табеля бросать. Глаза людям открыть — это другое дело. Тут уж не право, долг твой, раз правда тебе известна. Ты ведь не думал тогда, что Аманлы признается, а сказал, как есть. По-твоему вышло, твоя оказалась правда. Потому и Байрам сам пришел к тебе, что ты прямо сказал, не побоялся. Байрам хорошо сделал, что пришёл, ему правда вот как нужна: хуже нет, если брат брата понять не может.

Ладно тебе рассуждать, старый дурень! Иди и забери свои бумажки, пока не поздно. Тоже мне, разошелся! То кричишь, трактор не отдам, то табеля бросаешь… А он разозлится да отдаст трактор Машату, вот поле и пропадет, потому что его еще чистить да чистить…

Гурт повернулся и зашагал обратно к правлению.

Когда Гурт, молча войдя в кабинет, сгреб со стола свои бумажки, сунул их в карман пиджака и, не взглянув на Назара, вышел, тот долго глядел ему вслед.

Назар почему-то ждал, что сейчас снова распахнется дверь, явится Аманлы и так же, не удостоив взглядом председателя, безмолвно заберет свою тетрадку.

Дверь действительно отворилась. Вошел Байрам, а не Аманлы, и Назар даже привстал от удивления.

— Пришел проститься, — не садясь, сказал Байрам.

— Проститься? Почему?

— Дочь заболела, уезжаю. Ты не беспокойся, Назар, работай, я сам доберусь до станции.

— Ну уж это исключено.

Назар поднялся и стал надевать пальто. Байрам украдкой оглядел брата. Обтянутые скулы, темные круги под глазами. Даже по тому, как он просовывает руки в рукава, видно, до чего человек измучен" Крепко ему, бедняге, досталось, а ведь самое трудное впереди. Как хотелось Байраму подойти к брату, положить руку на плечо. "Решайся, Назар, не томи себя. Не сегодняшним днем живем. Если б ты не понимал этого, не торчал бы тут в табачном дыму, ломая голову над этим отчетом, грелся бы в лучах своей славы. Завтра нам тоже жить, и мы в ответе перед этим завтра".

Все это Байрам только подумал, говорить не стал, чтоб не поучать брата, не быть надоедливым моралистом. Он пришел только проститься.

…Когда объявили отправление поезда, Байрам в последний раз взглянул брату в глаза, они крепко пожали друг другу руки.

— Обязательно позвони, — сказал Байрам.

— Ладно, — Назар слабо улыбнулся. — Если что не так, извини меня…

— Брось! Хватит об этом…