Земля помнит всё

— Подыми руки. Повыше, не достать. Веревки перережу…

Руки мои бессильно упали вдоль тела. Боль была так сильна, что в первое мгновение я даже не почувствовал радости. Только задрожали колени.

— Бери нож, — торопливо прошептал Сапар. — Жди. Может, удастся тебя выручить.

— Я не один, Сапар.

— Не один? — удивленно протянул он. — Ну все равно. Ждите.

Он зашуршал по крыше, и все стало тихо. Прыжка его я не слышал. Я молчал, не зная, что подумать.

— Чего стоишь? — окликнул меня Якуб. — Перережь мне веревки!

Я повиновался. Он помолчал, переводя дух от боли, потом спросил:

— Что это за парень?

Я торопливо рассказал о Сапаре.

— Ясно. По-русски это называется провокацией.

— Думаешь, не придут?

— Придут. Выведут на улицу и расстреляют. Скажут, что пытались бежать.

— Но ведь он дал мне нож!

— Тем более…

Я не знал, что ответить Якубу. Сапара я совсем не знаю, и появление его было для меня неожиданным.

Мы оба молчали. Теперь в каморке казалось еще душней, еще темнее.

— Нет, Якуб, все-таки мы выберемся отсюда!

Неплохо было бы… Тошновато сидеть в этой мерзкой норе и ждать смерти!..

— А если удастся бежать, куда пойдешь?

Ответа я не услышал. Он только вздохнул и перевернулся, зашелестев соломой.

— Правда, Якуб, красных ты ненавидишь, свои тебя к стенке поставят…

— Черт его знает!..

— Бежал бы куда-нибудь, где полковник не достанет…

— Это куда ж?

— В Иран. Или в Афганистан.

— Не подойдет. Только последняя тварь может бросить родную землю. "Чем в Египте царем, лучше на родине бедняком!"

— А ты согласишься стать бедняком? Расстаться с богатством?

Якуб опять долго не отвечал. Наконец произнес задумчиво и спокойно:

— Бедняком быть не позор… Только кому это нужно?

— Твоей родине.

— Родине! Разве у нас теперь есть родина?

— Ты ж только что говорил о ней!

— А, отстань, ради бога! Вода есть в кувшине? Дай сюда.

Часовой постучал в дверь прикладом: "Прекратить разговоры!"

Часа полтора было тихо. Потом перед дырой замаячил рыжеусый солдат. Неужели пронюхал? Может, и Сапара схватили? Зря Якуб так о нем, видно же — с чистым сердцем пришел. Может, даже мать прислала… Бедная женщина! "Мы хотим сыновьям добра".

— Якуб, как ты считаешь? Если передать власть матерям, станет мир лучше?

— Ни черта! Только мороки прибавится…

— Но почему? Ведь матери хотят нам хорошего!

Якуб усмехнулся.

— Хотят хорошего! Если бы благие помыслы могли исправить мир!.. Разве наши отцы, хватаясь за винтовки, хотели сыновьям плохого? У каждого была благая цель, каждый хотел добра своим детям. Вот я бай. Ты идешь на меня с винтовкой, хочешь отобрать у меня воду, хлеб. А я хватаю винтовку, чтобы не отдавать тебе свой хлеб. У меня свои дети, свои заботы.

— Неправда! Мы ничьих детей не хотим оставлять голодными! Мы хотим, чтоб все были сыты. Чтобы не было так: одни с жиру бесятся, другие с голоду мрут.

Якуб рассмеялся сухим, злобным смешком.

— Чего смеешься?

— Глупости твоей смеюсь. Забили тебе башку красивыми словами. Вот слушай, у моего отца было три жены. У каждой — белая кибитка. У каждой сыновья, дочери. Всего поровну, всего вдоволь. Как сыр в масле катались. И думаешь, они жили в мире? Ни черта! Все перецарапались. Жены с женами, сыновья с сыновьями, девки с девками. Каждому казалось, что другому лучше живется! А ведь от одного отца.

— Если бы и от одной матери…

— Ну уж это не наша с тобой забота! — Якуб сердито засопел. — Я тебе так рассказал, для примера… Никто ничего не изменит: ни отцы, ни матери… Таков уж он, этот проклятый мир!..

— Нет! — убежденно воскликнул я. — Мы все исправим!

— Ну давай, давай! А может, твои друзья все уже исправили, только нам-то с тобой не узнать!..

Я промолчал.

— Ну и духотища. — Якуб подобрался к дыре и, сунув в нее голову, жадно глотнул воздух. — А ночь на дворе… Думаешь, придет твой парень?

— Придет!

— Ну и дурак будет. Влепят пулю в лоб, и дело с концом. Видишь, усатый черт все время под дверью торчит… Дай нож.

— Зачем?

— Стену попробую расковырять. Ничего нет глупее — сидеть и ждать смерти. Я не герой. Не мечтаю умереть с песней на устах. Дай нож.

— Не дам.

— Отниму!

— Попробуй!

Он сокрушенно покачал головой.

— Ну и идиот же ты!

— Не злись, Якуб. Ты все испортишь. Подождем малость — не придут, я сам начну ломать стену. А хочешь, и дверь!

Он молча отполз в темноту. За стеной ничего не было слышно. Только комары звенели. И солдата не видно…

— Вроде уснули все… — сказал я.

— Похоже… А дружком твоим что-то не пахнет!.. Ну как, будем смерти дожидаться?

— А ты боишься ее, Якуб?

— Интересный вопрос! — Он злобно засмеялся. — Думаешь, я не понимаю, с чего ты спрашиваешь? Не беспокойся, придут тебя выручать, в ногах ползать не буду, чтоб и меня прихватили. Не доставлю я тебе такого удовольствия.

— Почему?

— А потому, что тебе надо, чтоб я струсил. Трусливых подчинить легче. Но я не трус, не надейся. В бою мне смерть не страшна. А здесь, в этой вонючей яме… Сдохнуть только потому, что какой-то болван боится расковырять стену!..

Якуб тяжело вздохнул. А ведь он прав, надо попро-бовать освободиться самим. Вдруг Сапару не удалось выполнить свой план.

— Попробовать, что ли, Якуб?

— Конечно, давай я.

— Нет, я сам.