Земля помнит всё

— Да-а… — озабоченно протянул Якуб. — Не иначе всю ночь по степи шныряли. Нельзя нам здесь оставаться!..

— Значит, надо уходить.

— Куда?

— К нашим, — спокойно ответил я.

Он мрачно взглянул на меня.

— Стронемся с места, тотчас схватят! У них на всех дорогах дозоры выставлены.

— Степью пойдем…

— Все равно. Днем нельзя — опасно.

Я понимал: он не только сам не пойдет к красным, но и меня постарается не пустить.

Мы молча провожали глазами всадников, думая каждый о своем. Наконец пыль на дороге улеглась. Только теперь, избавившись от близкой опасности, мы почувствовали, как нестерпимо палит солнце.

— Воды бы, — с тоской протянул Якуб. Поднял кувшин, перевернул, убедился, что пуст, и разочарованно щелкнул по нему ногтем. — А Осман-бай хорош, собака! Сам небось вызвался ловить! Я эту старую лису знаю. Только и мечтает, как бы выслужиться. Сапоги готов лизать полковнику. Забыл, гад, сколько я ему добра сделал. В прошлом году скулил, скулил: "Помогите! Бандиты угнали баранов!" Специальный отряд я посылал баранов этих отбивать, чтоб они все передохли! Вернул ему отару… Недавно, совсем на днях, опять явился. Люди его, видите ли, слушаться перестали! В отряд не идут. Нужно, говорил, для острастки двух-трех прихлопнуть, а свалить на большевиков. Они, мол, всех вас перебьют, если в мой отряд не пойдете. Только, говорил, надо, чтоб этим солдаты занялись, своим такое нельзя поручить, скандал может выйти.

— И ты пошел на это? — я вдруг задохнулся от догадки.

Якуб равнодушно пожал плечами и спокойно, не спеша ответил:

— Видишь ли, бай, конечно, слишком грубо все это делает. Что с него взять, мужик, степняк. Но вообще он прав, людей надо держать в страхе. Не припугнешь, на шею сядут!

— И вы убили этих людей? — повторил я тупо.

— Положим, убили. Ну и что? В наше время лишь очень недалекие люди могут удивляться подобным вещам. Только не подумай, что я хочу оправдаться. Я просто рассуждаю вслух, пытаюсь понять, чему учит нас жизнь… Ты думаешь, ваши так не поступают?

Я смотрел на Якуба, и мне казалось, что только сейчас, здесь, я впервые увидел его. Какое страшное, нечеловеческое лицо! Да, этот способен на все…

И все-таки я не мог молчать.

— Но ведь вы убили невиновных!

— Откуда тебе-то известно?

— Известно! Один из них — Ягмур, брат Сапара! Да, да, того самого Сапара, который спас тебе жизнь. Вы убили его и свалили убийство на меня. Но вы просчитались! Даже его мать, простая старая женщина, не поверила вам. Никто вам не верит! Никто!

Якуб с безразличным видом продолжал разглядывать кувшин. Я выхватил его и швырнул в траву.

— Ты убил его брата, а он, ничего не подозревая, спасает тебя от смерти! Если бы я знал это раньше!..

Якуб посмотрел в ту сторону, куда я бросил кувшин, и отвернулся.

— Зря беснуешься, Мердан. Время такое. Я и сам иногда заснуть не могу, кошмары мучают… Жизнь сей-час, как эти заросли, куда ни сунься, хорошего не будет. И не лезь, ради бога, со своими попреками, и без тебя тошно. Провалилось бы все в тартарары!..

Он поднялся и перешел на другое место, туда, где трава была погуще.

"Значит, так… — лихорадочно соображал я. — Нужно просидеть здесь до вечера… Может, Сапар придет… Но только не упустить Якуба. Подумать только, я сам, своими руками, разрезал его веревки!"

Мы лежали в трех шагах друг от друга и молчали… Зной становился все гуще, все тяжелей давил, прижимая к земле все живое…

Зашуршала трава. Мы разом сели. Переглянулись. Шуршание приближалось. Якуб бесшумно перевернулся, оперся на руки и, пригнув голову, стал напряженно прислушиваться. Он был сейчас похож на зверя, подстерегающего добычу. Шорох повторился, но не ближе, на том же месте.

— Кажется, овца отбилась…

— Один кто-то… — прошептал Якуб.

— Возможно. Пойдем глянем. Нож достань!

Мы осторожно продирались через кусты. Порыв ветра донес сладковатый запах тления. И вдруг я услышал плач. Тоненький, прерывистый — детский.

— Прочь отсюда! — Якуб крепко схватил меня за плечо. — Не показывайся!

— Да ведь это ребенок! Погоди, я посмотрю.

Плач становился все громче, все безутешней… Я подкрадывался, стараясь не дышать.

— Па-па! Папочка!..

Мальчонка лет десяти сидел на земле и горько плакал, шмыгая носом и поминутно вытирая глаза. Тощее его тельце, прикрытое грязной рубахой, сотрясалось от рыданий.

Прямо перед мальчиком торчали две пары ног.

Вот откуда этот густой нестерпимый запах! Я бросился к мальчику.

Он вскочил и, как затравленный зверек, в ужасе уставился на меня.

— Не бойся! Я не трону тебя!

Мальчик отступил на несколько шагов и замер, не спуская с меня глаз. Я беспомощно улыбнулся. В глазах ребенка мелькнуло удивление — улыбаться действительно было нечему. Пусть! Лишь бы не напугать, лишь бы он не пустился наутек!.. Я снова улыбнулся. Мальчишка не убегал.