Несмеян подъехал к воротам починка, когда вечер уже подступал со стороны опушки синими сумерками. Из ворот выбежал сын – встречать, а навстречь ему ринулся пёс. Несмеян ещё только перекинул ногу через луку седла, а мальчишка уже обнимался с Серым. Потом быстро выпрямился, на миг припал к отцу и принял поводья. Невзор рос молчальником, ему, пожалуй, пошло бы иное назвище – Молчан.
Несмеян ещё в прошлом году, воротясь из похода на Киев, собирался отдать сына в войский дом, да так и не сложилось – свалился Невзор с огневицей и до самых дожинок пролежал в жару.
И гридень решил – можно и ещё год потерпеть. Хотя сейчас иной раз думал – не напрасно ли?
Несмеян, улыбаясь, обнял сына, потрепал за льняной вихор:
– Здоров вымахал без батьки-то.
Вестимо, вой шутил – семья гостила у тестя всего вторую седмицу, за это время сын сильно вырасти не мог. Невзор в ответ только молча улыбнулся и потянул коня в угол двора, к коновязи, не доверяя домочадцам, глазевшим на нового гостя со всех сторон двора.
Починок Калины – Моховая Борода – был невелик. Большая изба, островерхий тын, разбросанные по двору клети и скотинные загородки. У Калины на дворе жило трое принятых слуг – парень-пастух да двое баб. Хозяйство было не сказать, чтобы бедное, но и не богатое.
– Повыше навяжи, да овса пока что не давай, – велел Несмеян ему вслед больше для порядка – мальчишка и сам хорошо знал, что надо делать.
Шутки шутками, а парень и впрямь уже большой – на днях пятнадцатый год пошёл, самая пора к войскому научению – самого Несмеяна отец в учение раньше. Гридень чуть улыбнулся, вспомнив и отца, и войский дом, и Старых – двух наставников, про которых, казалось, позабыла и сама Морана. Отца и в живых уж нет – умер два года тому, как раз когда Несмеян с князем в плесковский поход собирался, а вот Старые, слышно, невзирая, что каждому, небось, небось, век миновал, до сей поры юнцов натаскивают на Нарочи.
Купава глядела на него с крыльца вприщур.
– И где же это тебя носило? – спросила она с ехидцей, когда муж подошёл ближе. – А?
– Ох, Пава, ты не поверишь, – вздохнул он с притворной усталостью. – После расскажу… может быть.
– Да ну тебя, – она замахнулась с такой же притворной злостью. – Расскажет он, как же. Иди вечерять лучше.
Перед тем, как ступить на крыльцо, Несмеян окинул взглядом двор починка. Высокий дом на подклете, узорная резьба на наличниках, подзорах и полотенцах, затянутые бычьим пузырём волоковые оконца. За пять лет не изменилось ничего: только у самого репища появилось две грубовато рубленых клети.
А вот, кстати, про тестя…
– А где же батюшка-то? – вышло как-то не очень хорошо, словно и в насмешку даже. Но Купава не заметила ничего.
– В лесу где-то бродит, сказал, чтоб без него вечеряли. К ночи мол, только воротится.
Хозяйка тестя приказала долго жить два года тому, и старый, но могучий лесовик Калина жил один. Землю забросил, жил охотой… однако же клети для чего-то ставит, – подумал вдруг Несмеян с удивлением.
Стол был не особо богат, но и не беден. Коровай чёрного хлеба, крупная дорогая соль, жареная дичина, молодой зелёный лук и щавель, печёная репа, первые огурцы, пахнущие влажной свежестью и крепостью.
Несмеян ел весело и с охотой, хрустя луком и огурцами, резал ножом мясо, крупно глотал квас из берестяной чаши. За едой молчали – приучены были есть истово, чтоб ничто не отвлекало, чтоб ни крошки не пропало. Сам Несмеян, хоть и не землероб, а не понаслышке знал, откуда и каким трудом берётся хлеб. Так уж водилось в обоих домах – и у Калины, отца Купавы, и у Нечая, отца Несмеяна.
Купава уже подала взвар, когда отворилась дверь, и в жило, пригибая голову, пролез хозяин.
– Несмеяне! – радостно загудел он. – Прибыл, наконец-то!
Обнялись, хлопая друг друга по плечам – Калина был искренне привязан к зятю, хоть и кликал его порой с незлой насмешкой городским оборванцем. Несмеян не обижался – понимал, что тесть не со зла. Да так оно, по совести-то и было – когда Несмеян к Калининой дочери посватался, у него всего зажитка-то и было – только меч. Лесовик сперва было отказал, но прослышав, что друг Несмеянов, Витко, сын воеводы Бреня, выкрал невесту из дома витебского тысяцкого, всё ж согласился – не дождаться бы того же самого.
– Так где же всё-таки тебя носило-то? – тесть не отрывал взгляда от тонкой струйки пива, льющейся в чашу. – Паве-то ты можешь и не говорить, оно и понятно – баба же она, а у них язык на привязи не держится.
Тесть к женскому полу относился с явным предубеждением. Жена у него в доме в своё время слова ему поперёк не смела сказать, хоть он и не обижал её никогда.
– А, – беспечно махнул рукой Несмеян, на миг отставив жбан. – В Плесков и Новгород ездил. Отай.
– Вот как? – тесть удивлённо поднял брови. – Быстро обернулся.
Несмеян молча пожал плечами.
– Один бегал?
– Один, – подтвердил вой, отпивая пиво и сдувая пену с усов.
– С чем ходил-то? – словно невзначай спросил Калина.
На сей раз Несмеян решился ответить не вдруг – хоть тесть и смолчит, а всё же княжьи-то слова иным ушам доверять не след. Но всё же рассказал.