Земля родная

Когда все ушли, она отвела его в дальний угол и заговорила шепотом:

— Я все слышала, что говорил вам Зот Филиппович. У нас тонкие стены. Везет же вам, мальчишкам! А вот нас не берут в сталевары. Счастливый ты, Санька!

Санька решительно шагнул к девушке, оглянулся, крепко обнял ее и поцеловал. Впервые в своей жизни поцеловал. Валя чуть слышно прошептала:

— Ты с ума сошел!

Санька поцеловал второй раз.

Конторка — самое неподходящее место для сердечных дел. Как будто из-под земли вырос Сережка Трубников. Он протер глаза и с ехидцей сказал:

— Та-ак! Понятно! Целуются… Между прочим, там Черепанов икру мечет — потерял своего подручного.

Валины глаза загорелись:

— Ну и противный же ты, Трубников! — и столько злости звучало в этих словах, что Сережка растерялся и начал бессвязно лепетать:

— Виноват… Выполнял порученье.

Из кабинета вышел Красилов.

— В чем дело, ребята?

— Здравствуйте, Зот Филиппович!.. Да так, ничего серьезного… — за всех ответил Сережка. — Слегка поспорили. Ну, пошли, Санька. А то твой командующий с ума сойдет.

Но Черепанов с ума не сошел. Он сказал хмуро:

— Работать надо. Нечего таскаться по начальству!

Весь этот день Санька прожил, как во сне. Разговор с начальником цеха… Встреча с Валей… Загадочная, полыхающая нестерпимым жаром мартеновская печь… Сколько событий за один день!

Хмурый, неразговорчивый Черепанов казался Саньке чуть ли не богом. Он спокойно и деловито заглядывал в печь, потом подкручивал что-то. И печь была покорна ему. Санька лучше, чем кто-нибудь другой в цехе, знал, какой неприятный, невыносимый этот человек у себя дома. Но сейчас Санька прощал ему все. Важно, что он умел варить сталь. А то, что он груб, скуп и жесток, — это все пустяки… Санька внимательно следил за каждым движением, за каждым шагом сталевара…

Вот Черепанов чуть приоткрыл заслонку печи, и все предметы, которые были вблизи нее, вмиг перекрасились в жаркий оранжевый цвет. И уже не черно-землистым казалось лицо Черепанова. Оно огненно засветилось, как будто само стало источником тепла и света.

Санька надвинул шляпу на лоб и через синие очки взглянул в печь. Но что может понять человек, который первый раз в жизни заглядывает в ее солнечное жерло? Ничего он не сможет понять. Жаркое, белым-белое пламя, которое заполняет печь и вырывается наружу, ничего не скажет непосвященному человеку. Он поймет только, что здесь страшная жара и очень шумно. Откуда шум? Это ровным, негромким гулом гудят форсунки. Смотришь на пламя, вырывающееся из раскаленного жерла печи, и жутко становится и никак не можешь оторвать взгляда от этой величественной красоты.

Но не для того, чтобы полюбоваться горячим дыханием пламени, открывал Черепанов заслонку. Он чуть наклонил голову вперед: так удобнее смотреть на ослепительный огонь. Через стекла хорошо видно, как кипит сталь. Кажется, это пузырится вода в чугуне. Хотя и однообразно это кипение, но на него можно смотреть долго: это же сталь кипит, сталь!

Шел загадочный для Саньки процесс, который назывался доводка.

Лицо всемогущего Черепанова омрачилось. Подбежал суетливый мастер, закричал на ухо:

— В чем дело, Матвей Афанасьевич?

Тот ткнул брезентовой рукавицей в сторону печи:

— Сталь раскипелась.

Санька внимательно прислушивался к их разговору.

Мастер некоторое время разглядывал нутро печи через синее стекло, которое извлек из нагрудного кармана. Закричал Черепанову:

— Пусть покипит минут пять. А потом добавь известки, спусти шлак. Понял?

Матвей согласно кивнул головой.

Санька за всем следил, все запоминал.

Прошло пять минут. Известь добавлена. И произошло такое, что вполне можно назвать фокусом. Как будто кто-то взмахнул волшебной палочкой — кипение металла сразу же стало спокойнее. Трое подручных Черепанова, в том числе и Санька, кидали в печь таинственные примеси, заранее взвешенные в шихтарнике. Видимо, сейчас каждая минута была дорога, потому что Черепанов тоже взял лопату и встал рядом с подручными.

Быстро, строго чередуясь, подбегали подручные к огнедышащему жерлу печи. Размашистый и точный взмах лопаты — и человек стремительно отбегал в сторону. На его месте, как из-под земли, возникал другой, освещенный пламенем.

Вдруг Черепанов поднял вверх брезентовую рукавицу:

— Шабаш!

Это значило — можно отдохнуть. Опустилась тяжелая заслонка печи, и сразу стало прохладнее. Подручные, отдирая от тела приклеенные горячим потом рубашки, направились к бачкам с водой. Черепанов сердито крикнул им вслед:

— Меньше пейте воды! Потом изойдете, черти!

После короткого перекура колдовство над сталью продолжалось. Добавлялись последние примеси. Шлак забрал из расплавленного металла остаток серы, фосфора и ненужных газов. Это и называется «доводкой» плавки.

Прошло еще немного времени — и металл потемнел, успокоенный шлаком. Только чуть-чуть колыхался у стенок ванны.

Опять прибежал суетливый мастер:

— Пробу давай!