Земля родная

Мы жнем камыш,

Как жнут поля в июле.

С. Солунова

Наш первый дом
В тумане кроется,
За волчьим логовом,
За холмом.
Он в ледяной воде до пояса
Шумит саженным камышом…
Вода покалывает стужею.
Болото всасывает нас.
Усталость резким полукружием
Обозначается у глаз.
А мы, уральские, московские,
Чтоб лучше дело шло на лад,
Читаем громко Маяковского
О том, что будет город-сад.
По небу те же тучки бегают.
Дождями также сумрак сжат,
И лишь одна строка, с телегою, —
Как говорится, невпопад…
Мы разбудили степь моторами.
На горло стали ковылям.
И это значит —
Скоро, скоро мы
Дадим простор
Жилым огням.
И пусть еще в тумане кроется
Наш первый дом из камыша, —
Мы жнем камыш.
Он низко клонится
В соленой стуже Куяша.

М. Гроссман СКАЗАЛИ МАЛЬЧИКУ В РАЙКОМЕ… Стихотворение

Сказали мальчику в райкоме:
— Не можем, брат. Не обессудь…
И вот он вновь в отцовском доме,
Лежит и — нету сил уснуть.
В его мешке в порядке строгом
Тетрадка, книга, кружка, нож —
Все, что хотел он взять в дорогу
И что теперь уж не возьмешь.
В тетрадке вырезки и схемы
Уже, выходит, ни к чему, —
Нет, не ему пахать со всеми,
Пшеницу сеять не ему.
Печально дождик бьется в стекла.
Глядит малец из-под бровей:
«Земля как следует намокла б,
Для урожая нужно ей…»
…Пускай мальчишке отказали —
Годами вот не вышел он —
Пусть на попутном самосвале
Не он отправился в район,
Не мок в палатке, не печатал
В стенной газете слов: «Дадим!»,
Пусть не о нем грустят девчата,
И нету подвигов за ним, —
Но путь прожитый не напрасен:
Пусть мальчик мал — он сын страны,
Он своего дождется часа,
Своей работы и весны.
Наш путь вперед не прост, но ясен,
И всем нам хватит целины.

А. Вотинцев ГЕНКА

— Вы видели нового рабочего в бригаде Хамзина? — спросила меня табельщица Аничка Водовозова.

— Нет, не видел. А что?

— Да ничего? Совсем еще мальчишка!..

Вскоре мне пришлось пойти в эту бригаду. Плотники Хамзина ставили леса и опалубку перекрытия коксосортировки. Стучали молотки, звенели топоры, на складе лесоматериалов пилы выводили визгливые песни. Наматывая на барабан бесконечный трос, глухо урчала лебедка подъемника.

— Здравствуй, Хафиз! — обратился я к бригадиру.

— Здравствуй, здравствуй! — ответил Хафиз. Он вогнал топор в бревно, снял кепку, вытер пот со лба, протянул руку. — Здравствуй! Хорошо что пришла! Якши! Мала-мала говорить надо!

Хафизу — за пятьдесят, но он крепок, как дуб. Годы осыпали его голову сединой, изрезали лицо глубокими морщинами, а он все стучит да стучит топором… По-русски он говорит плохо, и речь его — смесь исковерканных русских и татарских слов.

— Хороша что пришла! — повторяет он и сразу переходит к делу. — Как будем работал? Скоба нет. Ходил склад. Кладовщик говорил — привезу. Не привез! Сукин сын. Скоба нет — работа стоит! Тебе надо его мала-мала накажи!

С топором в руке к нам подошел молодой, красивый Гайса, не слезая с лесов, вмешался в разговор Ахмет, скороговоркой сыпал слова Рафу. Мне порядком влетело от бригадира.

Когда страсти перекипели, я спросил Хафиза:

— У тебя в бригаде новый рабочий?

Лицо Хафиза расплылось в улыбке.

— Ага! Вчера Аначка приводил, говорил — бери своя бригада. Моя смотрел — якши малый, моя — бирал!

— Где он?

Хафиз поднял голову, осмотрел леса.

— Его верху! — сказал он и закричал: — Эй, малай!

— Что? — донеслось сверху, и стриженная под машинку белобрысая мальчишечья голова с большими глазами свесилась вниз.

— Николай Иванович звал! — крикнул Хафиз.

— Не спускайся, не надо! — сказал я мальчику. — Тебя как зовут?

— Геннадий.

— Давно у нас?

— Второй день.

— Как работа? Нравится?