Земля русская

В самом деле, какой бы район Новгородской, Псковской или Калининской области мы ни взяли, везде одно и то же: проект планировки касается только сел и совершенно не затрагивает поселки предприятий всевозможных ведомств. У каждого ведомства своя задача — добыча торфа или нерудных материалов, деревообработка или разведение рыбы, сообразно с этой задачей они строят поселки, цеха, прокладывают дороги, нимало не думая об общей и единой для всех заботе — земле, ее благоустройстве, ухоженности и силе. Число самых разнообразных предприятий в некогда чисто сельскохозяйственных районах множится с невероятной быстротой, и беда под названием «ведомственность» становится угрожающей: если подойти к сложившейся практике ведомственной застройки по большому счету (а только так и нужно подходить), то окажется, что строим-то мы… ту же самую «неперспективку», и лет через десять-пятнадцать начнем с нею воевать так же, как воюем сейчас с малодворной деревней.

От Ржева на запад, вдоль Волги, идет старинный Торопецкий тракт. Проедем по нему километров тридцать. Сразу за городской чертой — село Хорошево, центр совхоза-техникума. Чуть поодаль, за садами, за полями — деревня Толстиково, а в километре от нее начато строительство крупной бройлерной фабрики с поселком на тысячу жителей. Миновав несколько небольших деревень, въедем в поселок известкового завода Заволжский. Между Хорошевом и Заволжским увидим две дороги: налево — к поселению строителей газопровода, направо — к щебеночно-гравийному карьеру. Сразу за Заволжским, едва переехав речку Дунку, увидим еще два поворота: направо — к Малаховскому карьеру, налево — в новый поселок колхоза имени В. И. Ленина. А еще через пяток километров приметим колышки, говорящие о том, что тут будет поставлен поселок гидростроителей. Ко всему перечисленному надо приплюсовать цех горпромкомбината, учебное хозяйство сельского профтехучилища, пионерский лагерь, две заводские турбазы. Это на тридцати километрах! Многолюдно, что и говорить.

А толку? Для земли-то какой толк от такого многолюдья? Ну вот, поставил Малаховский карьер прямо на краю выработки два двухэтажных дома, вроде бы хорошо: переступил порог — и в кабине экскаватора. Но жене механика на работу надо в колхоз, а жене экскаваторщика — на известковый завод. Через пять лет выработка кончится, рабочие снимутся и уедут, а дома? Куда дома, кто в них пойдет жить? Никто. На кирпич разберут, коль нужда будет. А скорее всего, от дождей, от ветров сами развалятся. А ну-ка, стояли бы они в колхозном или заводском поселке! Конечно, не пустовали бы.

Зачем обособилась птицефабрика? Цеха ладно, цеха пусть и в поле стоят, а жилой поселок — почему рабочие фабрики должны жить обособленно от рабочих совхоза или от колхозников? Нельзя найти сколько-нибудь вразумительного ответа на эти «почему», кроме одного: ведомственность. И сидит она, эта болезнь, в умах тех местных руководителей, коим дано право решать, что и где строить. Сплошь и рядом случается так, что верх берет субъективное мнение, а не объективная потребность.

…Неухоженная земля. Она прячется за средним показателем, ни из какого, даже самого высокого, окна ее не видать. Надо пройти по ней ногами, нагнуться к колосу, взвесить на ладони, только тогда войдет она в душу болью, не дающей покоя.

ПРИЕЗЖИЕ

Стояла середина сентября. Приопустилось небо, попросторнели поля, кострами загорелись в лесу осины — наступала тихая осенняя пора, когда не слышно птиц, не видно грибников и рыболовов, пустеют деревни. На деревенские улицы возвращается привычная размеренная жизнь, без суеты и пестроты, привносимых на лето городским людом.

Красненький «Москвичок», появившийся под вечер в нашей Усть-Дёрже, как раз и обращал на себя внимание своей запоздалостью, будто это был журавль, перепутавший времена года: все улетели, а он прилетел. Потребительские ценности нашей деревни: рыбалка, грибной лес, солнце, ромашковые луга, чистый воздух, речная прохлада были исчерпаны до новой весны. К тому же моросил дождь, небо хмурилось, и наступали сумерки. По всем статьям выходило, что «Москвичок» транзитный, стоять ему тут незачем. А он стоит час, другой…

Пассажиры неприкаянно бродят по деревне, торкнутся в одну избу, в другую, но что-то скоро выходят, потопчутся без видимого интереса на берегу, заберутся в машину, затихнут.

— Странные какие-то, — говорит Нина, наблюдая за «Москвичкой» из окна. — Может, разыскивают кого?

Я слышу в голосе жены обеспокоенность. Она начинает собираться к соседке за молоком. Знаю, мимо приезжих не пройдет — обязательно поинтересуется, в чем у людей нужда и не может ли она помочь. Так и есть. Десяти минут не прошло — возвращается и говорит:

— По-моему, они тебя заинтересуют. — А у самой в глазах лукавые искорки. — Ищут дикую деревню.

— Каку…ую?

Она уже улыбается.

— Надо понимать, не тронутую цивилизацией.

— Они… не инопланетяне? — Я тоже смеюсь, но… мне как-то не по себе.

— Ночевать просятся. Пустим?