Земля русская

Молодые женщины почувствовали необходимость оглянуться назад, мысленно возвратиться в свое детство, внимательно вглядеться в опыт матерей и зрелым умом постичь его. Что же они там увидели и что желают перенять?

— Меня поражает терпеливость матери. Жизнь была трудная, но мама никогда не отчаивалась. Нам сейчас чуть что не так — раскричимся на весь дом, распсихуемся, готовы винить всех подряд. Матери наши воспринимали все спокойнее. У них много жизненной стойкости.

— Моя свекровь очень умная женщина. Она говорит: «Не кричи ты на мужа, когда он выпивши. Проспится — скажи спокойно. Он сам будет казниться». Правда, несдержанны мы в семье.

— Не только в семье — и на людях. Мужчины есть мужчины, у них самолюбие. Заставляем вот белье полоскать, пеленки менять, а того не думаем, что унижаем мужей. Они же к этому просто не приспособлены, не умеют, стыдятся своей неловкости. И начинают раздражаться, глядишь, и грубость в ответ схлопочешь. Или вот соберемся женской компанией и начинаем обсуждать своих мужей. Очень это некрасиво и как-то неприятно со стороны. Живешь, любишь — и в то же время срамишь перед людьми.

— Много мы себе воли взяли, вот что. Хотим, чтобы все было по нашему хотению, а получается-то — сами себе аттестацию выдаем. Не мужа винят, если разлад, а жену.

— Вот еще такое дело — мужнина компания. Помню, к отцу любили собираться соседи. Мать никогда не ворчала, что есть — на стол выставит. И сама присядет. За приветливость маму все уважали. А мы, если и приведет муж друзей, дальше кухни не пускаем: наследили тут, убирай за вами! Поэтому мужики и пьют то в сарае, то под кустом. От женщины зависит, бывают в доме гости или не бывают…

Прошлое… Жизнь отцов и матерей, дедушек и бабушек… Опыт предыдущих поколений… Что оно такое для нас, людей, живущих в совершенно новом обществе? Груз привычек, от которых надо бы избавиться? Тогда почему же так часто обращаем мысленные взоры назад? Что мы там ищем, в прошлой жизни?

Эти вопросы встали передо мной, когда я слушал русановских женщин. Как внимательно разбирают они житейский опыт матерей и как критично соотносят со своим! Значит, что-то не устраивает их в собственной жизни, от чего-то чувствуют неловкость, неудобство, неустроенность. Наверно, то же делали и их матери, и бабушки, и прабабушки. Они тоже, делая свою жизнь, оглядывались туда, в глубины народной жизни. И так — поколение за поколением — создавался нравственный опыт народа, ни с чем не сравнимое, уникальнейшее национальное богатство. В нем нет ничего ненужного, вредного, в нем все для своего времени целесообразно, полезно, необходимо, ибо перенято и выработано с простой и ясной целью — ж и т ь. Все, что мешало, что было неудобно или вредно, отбрасывалось, оставалось только полезное. Опыт поколений — это сумма целесообразностей. Одна из них — семья. «На что и клад, коли в семье лад». И когда ладу нет, начинаем искать. А искать надо там, где оставлено.

Иногда мы восхищаемся «современностью». Местная журналистка рассказывает, что ей нравится в сегодняшней сельской молодежи:

— Парни в фирменных джинсах садятся на трактор и едут на поле. А что, говорят, молиться на тряпки, что ли? Или вот пожилая доярка упрекает свою дочь, агронома: «Неужели тебе лень сорочку починить? Бретелька оторвалась — новую вещь выкидываешь». А дочка — ей: «Это вы ходили в чиненом, мы в другое время живем».

Не склонен я восхищаться подобным небрежением. Допускаю, что оно в какой-то мере есть протест против одуряющего «вещизма», но протестовать полным отрицанием — это от анархизма. Деревенскому жителю не была свойственна погоня за вещью ради «у вас нет, у меня есть», а вот бережливость, заботливость у него в крови, потому что всякая вещь для него олицетворение труда.

Бережливость… Как нужна она нам сегодня! Рассказывал мне старый крестьянин, как ячменное поле за его деревней химики «пололи». Теперь ведь сорняки химикатами убивают, так вот, приехал трактор с опрыскивателем на поле, а ячмень по колено, выколосился уже. Тракторист спрашивает: как быть? Агроном отвечает: «Валяй! План по обработке спущен — надо выполнять». Сурепку ядом убили, ячмень — колесами.

Боюсь, не из тех ли «нигилистов» эти земледельцы! Нет уважения к «своему», не будет заботы о «нашем». Такие, не задумываясь, бросят в поле сеялку, свалят в канаву удобрения, не станут горевать над полегшим хлебом, над гниющим под дождем сеном. Небрежение становится привычкой, а привычка — вторая натура.

Был я однажды в богатейшем на Смоленщине колхозе имени Радищева. Сопровождавший меня инженер, показывая целые улицы облицованных кирпичом домиков, не без хвастовства сказал, что у них уже 70 процентов жилья — коммунальное и что плата совсем мизерная, что-то около трех рублей в месяц. Мне, приезжему, бросилась в глаза странность: одни дома в садах, в палисадниках, чистые, ухоженные, другие всем ветрам открытые, запущенные, неприютные. Оказалось, вторые-то и есть коммунальные. Квартиросъемщики в них живут, а не хозяева. Какой еще заботы от них ждать?