Земля смерти

Картер притянул ее к себе, ее груди прижались к его груди, ее ноги к его, и крепко поцеловал ее, ее язык внезапно скользнул в его рот.

Когда они расстались, ее кожа покраснела. Она улыбалась, ее ноздри раздувались, глаза были широко раскрыты, губы были влажными. — Я люблю тебя, — сказала она.

Картер поднял ее, отнес обратно на пляж и осторожно усадил на большое полотенце. Она безвольно обмякла в его руках, глаза ее были влажными.

— Я люблю тебя… — слабо пробормотала она, когда Картер поцеловал ее левую грудь, а затем правую, его язык задержался на ее сосках, вокруг ареолы, а затем охватил всю грудь.

Она застонала. Ее колени поднялись.

Картер поцеловал область между ее грудями, затем провел языком вниз к ее пупку, где он снова задержался, ее бедра приподнялись, чтобы встретить его прикосновение.

Она дрожала теперь не от ветра, потому что было тепло, а от своей страсти. Все ее тело гудело, как перетянутая струна скрипки.

Ее бедра были удивительно гладкими, когда Картер поднялся из-за ее коленей.

Она наклонилась и взяла его голову в свои руки. "Ник!" воскликнула она. "Я хочу тебя сейчас!"

Он вошел в нее глубоко, сначала медленно, ее таз резко поднялся, чтобы встретиться с ним, ее тело вздрогнуло, ее глаза были закрыты, но рот был полуоткрыт, золотое сияние исходило от ее кожи.

Медленно, нежно, целеустремленно он отстранился, а затем вошел глубже, так, что казалось, что все ее тело обволакивает его, так что они были одной вибрацией вместе, одним инструментом, играющим в унисон, воспевая свою страсть.

Забыты были прошлые обиды и обиды; были забыты предупреждения Хоука и усталость предыдущей ночи; забыто было все, кроме экстатического момента.

«Ник… о, Ник, я люблю тебя», — тихо воскликнула Сигурни, пока их занятия любовью, казалось, продолжались и продолжались вечно, и они оба, казалось, балансировали на самой вершине высокой, чудесной горы, прежде чем вместе погрузиться в чувственное забвение. .

Как только Картер открыл глаза и посмотрел на нее, она открыла свои.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— И я думаю, что люблю тебя, — ответил он.

Вторая глава.

Аркадий Ганин вышел из дипломатического выхода из здания Организации Объединенных Наций, кивнул охраннику, проходя мимо, затем прошел несколько кварталов вверх по 42-й улице до отеля «Гранд Хаятт».

Шел дождь и было ветрено, но, не обращая внимания на погоду, Ганин прокручивал в уме приготовления, которые он закончил здесь, в Нью-Йорке, и в других местах. План, разработанный Кобелевым в мельчайших деталях, был столь же смелым и опасным, сколь и безупречно гениальным.

Ганин за свою выдающуюся карьеру побывал на многих заданиях, но ни одно из них не могло сравниться с этим. Это было то, что он любил больше всего. На этот раз не будет ни дряблого, ничего не подозревающего политика, которого он мог бы убить, ни военачальника, ни генерала, ни дипломата. На этот раз он преследовал гораздо более интересную цель. Цель, которая, безусловно, могла бы дать отпор. Если дошло бы до боя один на один.

В роскошном отеле рядом с Центральным вокзалом он поднялся на лифте в свою комнату на двенадцатом этаже и закончил упаковывать остальные вещи в свой черный кожаный чемодан от Гуччи и шикарный саквояж.

Он чувствовал, что западный мир, при всей его мнимой открытости и свободе, подобен быстро бегущей лошади с надетыми шорами. Люди видели в нем то, что хотели увидеть. Такой человек, как Аркадий, путешествовавший под именем Бруно Хильдебрандта, богатого западногерманского бизнесмена, хорошо одетый и с дорогим багажом, не мог быть советским оперативником. Советские оперативники были неуклюжими уродливыми монстрами в мешковатых костюмах.

Он взглянул на свой золотой «Ролекс» и усмехнулся. — Глупые ублюдки, — пробормотал он. Он подошел к окну, выходящему на 42-ю улицу, отметив движение транспорта и забитые тротуары. Здесь не было порядка. Не было организации. Все казалось в хаосе. Однако это было ничто по сравнению с тем хаосом, который он собирался устроить в отношении одного из членов американского разведывательного сообщества.

Убедившись, что ничего не забыл, Ганин оставил горничной чаевые, затем отнес свои сумки вниз, где и выписался, оплатив проживание карточкой American Express. Снаружи он поймал такси и приказал шоферу отвезти его в аэропорт Кеннеди, а потом снова погрузился в мысли о долгой поездке.

Николай Кобелев был человеком большой силы и ума, но у него, тем не менее, был один недостаток: его всепоглощающая ненависть к киллмастеру AX, Нику Картеру. Ганин не был уверен во всех подробностях, но знал, что это как-то связано с дочерью Кобелева, ныне мертвой, и рядом операций, в которых чуть не погиб сам Кобелев.

В новом хозяине "Комодела" была навязчивая, почти слепая ярость, которая не исчезнет, пока не будет убит Картер. Это было опасно, но Ганин, томившийся в последнее время на множестве мелких поручений, был рад этому вызову.