Мой страх сменился гневом – я в любой момент готов был броситься на помощь отцу, даже против духов и молний. Ведь у меня уже было имя!
Но Горькая Ягода отступил перед волей отца. Он поднял вверх руку и сказал:
– Ты обладаешь хитростью лисицы, мудростью совы и силой медведя. Будет так, о вождь, как прикажешь.
Отец с усмешкой склонил голову. Сейчас, в военное время, совет воинов и он решали все. Они сейчас имели голос, более сильный, чем духи, и мудрость, большую, чем у духов.
Горькая Ягода медленно отошел за круг воинов.
Тогда по знаку отца был зажжен Большой Костер. Яркое пламя быстро взвилось вверх и осветило обнаженные до пояса фигуры воинов, заблестело на лезвиях ножей и томагавков, отразилось в глазах. У костра стал отец. Его султан из перьев, почти касаясь земли, покачивался. На висках блестели тонко отточенные рога бизона. Грудь, раскрашенная поперечными желтыми и красными полосами, пламенела, как огонь. Он снова поднял руку, и на этот знак отозвались бубны, рожки, сопилки. Их медленный сначала ритм вовлекал воинов в широкий круг. Начинался военный танец.
Вот воины выступают в поход, идя долгим и далеким маршем, вот они подкрадываются к лагерю врагов, вот притаились, натягивают луки, держат наготове копья и томагавки. Потом все замирают в ожидании приказа вождя, а когда над долиной проносится страшный военный клич, бубны, рожки и сопилки звучат в бешеном ритме, а воины бросаются в атаку, и начинается бой. Боевой клич тревожит покой звезд и раскатывается сильнее грома между скалистыми стенами долины.
Из группы женщин выходит старейшая женщина племени и заводит военную песню, прославляя в ней отвагу и подвиги своих сыновей. После каждой строфы песни круг танцующих воинов, куда уже протиснулись даже мы, мальчики, задерживается, и все мы возносим вверх руки и трижды кричим:
– О Маниту! Тингав-сусима! Тингав-сусима! Тингав-сусима! О Маниту! Помоги победить! Помоги победить! Помоги победить!
И вновь начинается танец, стремительный, как смертельная битва, и вновь заводит песню старая индианка, песню о мужественных воинах, которые храбро сражались, а теперь отдыхают в Стране Вечного Покоя.
Уже светало, когда пламя костра погасло и закончились танцы и пение. В полном молчании воины, разделившись на два отряда – пеший и конный, ушли в темноту каньона, исчезли в нем бесшумно, как духи ночи.
Ранним утром длинная вереница вьючных лошадей двинулась на север. Среди нас уже не было ни одного воина, только мы, Молодые Волки, имели оружие и были единственной защитой стариков, женщин и детей.
Перед тем как выступить в дорогу, Овасес сказал нам, что отныне мы можем видеться и говорить с родными. Это разрешение подействовало на нас, как искра, упавшая на голую кожу. Все сразу захотели разъехаться вдоль похода, найти своих матерей, которые вчера приветствовали нас издалека жестами, взглядами и улыбками.
Нам хотелось коснуться их рук и вблизи услышать их голос, ощутить их ладони на своих волосах. Но нас сдержала легкая улыбка и насмешливый взгляд старого воина. Поэтому в первой половине дня мы разрешили сначала разъехаться вдоль похода самым младшим. И только когда они возвратились, мы галопом ринулись вперед.
Я знал, что мать находится где-то в голове похода. Я так погнал коня, что он несколько раз споткнулся на всем скаку. Послышались хохот и насмешки девушек. Однако матери я не нашел. Но ведь утром я хорошо видел ее высокую фигуру в головной группе похода. Сконфуженный насмешками девушек, я еще раз обогнал весь караван, который вел один из стариков, огромный и сгорбленный. Он ехал на небольшой лошадке, и его ноги почти касались земли. Вслед за стариком ехали двое других – глухой Большой Глаз из рода Танов и знаменитый когда-то воин Черный Медведь. В борьбе с медведем уже на пороге глубокой старости он потерял левую руку по локоть.
За ними шли вьючные лошади со свернутыми палатками. А дальше растянулся караван женщин, детей, молодых девушек. Вьючные лошади ступали медленно, неся тюки, на которых сидели, покачиваясь в такт лошадиным шагам, прирученные детьми сороки, галки и вороны.
Вот проезжает маленькая девочка из нашего рода, держа на руках двух бобров. На плече ее старшей сестры, идущей рядом, сидит рыжая белка, прикрывшись пушистым хвостом. Несколько позади вышагивает четырехлетний малыш, и даже у меня, Молодого Волка, который получил имя, он вызывает небольшую зависть, так как малыш ведет на длинном ремне в несколько раз большего, чем он сам, бурого медведя. Зверь шагает с ленивой важностью, покачиваясь, как ствол дерева на спокойной речной волне.
А вот приближается большая группа женщин, и наконец я вижу, вижу светлое лицо и косы цвета золота, встречаю взгляд глаз, голубых, как небо в северной стороне. Это мать!
Я помчался к ней и осадил коня так резко, что несколько женщин вскрикнули от страха или гнева, а мой конь, встав на дыбы, чуть не опрокинулся на спину. Но еще до того, как он опустился на передние ноги, я спрыгнул и подбежал к матери, протягивавшей ко мне руки.