Земля святого Николая

Он подкрался к окну, отодвинул жёлтую бахромчатую портьеру – и обнаружил другую сестру:

– Уж и брата поцеловать не желаете!

– Да я ж тебя наперёд заприметила.

Владимир обнялся с Евдокией. Вальяжными шажками направился к полосатому дивану, сел и принялся стягивать на краповый1 ковёр мокрые сапоги.

– А что маменька с папенькой? – он пихнул под шею подушку. Локотник, изогнутый рогом изобилия, скрипнул под его закинутыми ногами.

– Папенька в кабинете, маменька в спальне отдыхает. А мы ждём ряженых. Да что-то не едут, – Евдокия вернулась в кресло, разложила на коленях рубашку – так и эдак. «Дошить? Или Бог с нею, пусть назавтра остаётся?..»

– Ха-а! Да кто ж в этакую мглу колядовать отважится? Я сам едва с пути не сбился! А что ж вы не ворожите?

– Мы нынче не будем ворожить, – Ольга оборвала шерстяную нитку. – Боязно.

– И суженых знать не хотите?

– Лучше ты, Володя, расскажи нам. Что нового в Петербурге? Какой у тебя там нынче… интерес? А? – маленький рот её растянулся в улыбку, и на щеках появились ямочки.

Большие голубые глаза брата забегали, длинные загнутые ресницы зашалили:

– О, это такая юная красавица – нежная, как бутончик! И она уже мне доверяет!

– М-м-м! Как её зовут?

– Её зовут – Натали… Ей всего шестнадцать. Она прелестна – но… уж-жа-асно недогадлива! В канун наводнения у Белозёровых в доме забыла браслет – я привёз к ней вернуть. Улыба-ается… Мол, подарок папеньки покойного, память; "думала – не найду", ах-ах… Мы с нею в комнате – en t^ete-`a-t^ete! Я намекаю, что заслуживаю благодарности!.. А она, вообразите, отвечает: «Oui, bien s^ur! Je vais dire tout de suite `a maman de vous remercier!»2

– Не так глупа твоя Натали. А ты, Володя, коварен! Что бы ты сделал, когда бы кто-нибудь так поступил со мной или с Дуней?

– Я вызвал бы его – на дуэль! Хе… А хотелось бы мне посмотреть на того чертяку, кто бы осмелился…

Брат выставил локоть – в него полетел белый клубок.

Метнув «артиллерию» обратно Ольге в подол, он поднялся с дивана и направился в кабинет отца. Босиком, в одних полосатых чулках. Дома не в столице – всё простительно. Пустая зала, лестничный вестибюль, коридор тёмный до жути, – у порога Владимир сделал невинные глаза и открыл дверь.

– Здравствуй, сын! Вернулся к Рождеству!

Отец поднялся с кресла навстречу и поцеловал его в послушные тёмно-русые волосы.

– Я, папенька, с просьбой к вам…

– Опять?!.. Только не говори мне… Снова проиграл?

По оконному стеклу сыпануло снежной картечью – огонёк колыхнулся в лампаде на подоконнике.

– Сколько на сей раз?

– Шестьдесят две тысячи.

Фёдор Николаевич схватился за лоб:

– Шестьдесят две! В прошлый раз было сорок пять тысяч! Скажи, Владимир, чт'o может тебя научить? Ты никогда не поймёшь!

Он прошагал к окну – глянуть, где поддувает рама. Сын стоял с опущенными глазами.

– И без того наше положение сейчас худо! Урожай гниёт, сбыта нет. Люди наши в рванине на поле выходят, а нам на закупку зерна денег не хватает! Ежели так и дальше будет… Да будет тебе известно, твоя сестра Ольга остаётся без приданого! Ты знаешь, Владимир: для нас с матушкой в долгах жить смерти подобно. Одно нас от разорения спасти может – продать имение дедово. А тебе я поручаю найти в Петербурге покупателя…

Владимир поглядывал на яблочно-зелёный фрак отца, когда тот отворачивался. Но…

Что? Продать?..

Его длинные ресницы дрогнули.

– Папенька!.. Нет… Дедушкино имение… Только не его!

– Молчи! И слушай! Найдёшь в Петербурге покупателя – не продешеви. И узнай наперёд, в какие руки мы отдадим наше родовое гнездо. Но… имей в виду одно, – голос Фёдора Николаевича надломился. – Ежели я узнаю… Ежели ты имение деда промотаешь…

– Да как вы могли обо мне так подумать? Пап'a… Вы полагаете, для меня нет ничего святого. Да за дедушкину землю я жизнь отдам!

В горло потекли слёзы – Владимир сглотнул. Модный галстук d''ecorce d'arbre3 передавил «адамово яблоко». Он толкнул локтем дверь.

В коридоре мрел силуэт розового платья. Ольга…

– Ну, что? Сколько ты выпросил у папеньки?

Зачем же ещё братец мог заходить в кабинет отца?..

– Папенька… дедушкино имение продать намерен.

– Продать?! Первино?! – разверзнутые глаза сестры блеснули в темноте. – Поди, скажи Дуне! – бросила она на ходу и рванулась в дверь.

– Папенька! – Ольга обежала письменный стол и кинулась к отцу в ноги. – Папенька, ведь это же неправда? Скажите, что вы пошутили! Вы ведь не продадите наше Первино?

– Папенька! Смилуйтесь! – Евдокия влетела в кабинет и упала на колени рядом с сестрой. – Это же дедушкина земля! Как жить без неё?

Острые пальцы её впились в хлопковый сатин отцовских карманов. Владимир, как холёный чёрный кот, в драповом фраке, вошёл в бесшумных чулках и прирос к ковру у книжного шкафа.

Сёстры перебивали друг друга, как галчата в гнезде.

– Что за крики? – маменька появилась в дверях. – Володя! Давно ли ты приехал? Отчего не зашёл?

За нею простучала коготками по паркету рыжая комнатная собачка.