Земля святого Витта

Иногда он заявлялся к старшим и требовал разъяснения, что это значит: "Аще будет Рождество Христово в середу - зима велика и тепла, весна дождева, жатва добра, пшеници помалу, вина много, женам мор, старым погуба". Это он вычитал из огромного тома "Записка о днях и часах добрых и злых", и Варфоломей с грехом пополам растолковывал мальчику, что пшеница в Киммерии это ячмень, вино - это красивая бокряниковая настойка, которую тетя Глаша делает и которую детям пить нельзя, что мор - старинное название рифейского неперелетного аиста, специалиста по приносу детей, а погуба - старинное название рифейской зубатки, рыбы для пирога. Павлик с трудом соглашался во все это верить, но уже через час вылетал в гостиную, требуя телевизор вместе с неинтересной Варварой выключить, а ему немедленно объяснить, что будет, "аще бровь ошую потрепещет, да к тому ж во ухо десное пошумит, бысть на седмый день велику женонеистовству с мужем, муженеиствству со женою" - это как все понимать? Все это, оказывается, возвещено в толстенной книге "Трепетник" И были это еще не худшие из вопросов, ибо все почти книги в доме Романа, по наследству ему от прадедов доставшиеся, имели гадальный характер: "Громник" давал предзнаменования по месяцам о состоянии погоды, будущих болезнях, урожаях и ратях; "Молнияник" точно сообщал, что и в какой день месяца и недели предвещает удар молнии (а главное - какой именно удар!); имелись также книги "Сносудец", "Зелейник", "Разумник", "Куроглашенник" и прочие, столь же мудрые. Надо бы их вовремя от отрока спрятать, да вот... не спрятали, как говорил великий писатель Лесков, "не спопашились".

Павлик любил задавать вопросы и не переносил случаев, когда ответа не получал. Откуда и куда течет Рифей, где Москва, где Канберра, где Ново-Архангельск, где Старо-Сейшельск, почему Россия одна, Германий две, Армений три - это он и по карте разобраться мог. Но вот почему нет живых мамонтов - даже мама не знала. Даже дедушка Федя! А сколько и чего можно купить, если все бивни продать? Ну, если не все, то один? Антонину на большее не хватило, как брякнуть: "Ну, маме - шубу..." Соболья шуба Антонине была немедленно куплена. Павлик походил по ней босыми ногами и пришел в восторг. Всем тетям - собольи шубы! Всем дядям! Всем дедушкам! К концу второй недели собольи шубы стали униформой дома на Саксонской. А потом было воскресенье, и Коварди стали проситься к Подселенцеву во двор: порисовать собольи шубы, развешенные на мамонтовых растопыренных бивнях. Когда еще такое невероятие увидишь!

Согласие было дано, художники пришли и долго рисовали - углем, темперой, цветными карандашами. Павлик от художников не отходил, смотрел, как зачарованный на то, что у них получается. Вечером стал приставать к маме, тетям и всем прочим в доме с одним вопросом: "А как рисуют?" На этот неожиданно простой вопрос ответа он получить не мог, покуда тетя Нина не нашлась: "Они рисуют, ты у них и спроси!" Павлик утешился ответом, но проснулся в пять утра и стал требовать, чтобы Коварди немедленно шли к ним во двор, рисовали бивни и шубы и все ему объяснили - как это такое вот берут да и рисуют. Он такое тоже хотел вот так просто брать и рисовать. Мамонтов, шубы, маму, тетю Нину, Канберру и Ново-Архангельск. И Царь-колокол. И Хрустальный Звон.

Характерами супруги-художники были ангелы: через час они уже сидели во дворе у Подселенцева и рисовали, непрерывно отвечая на многие сотни вопросов Павлика. Федор Кузьмич вышел послушать их разговор, через некоторое время отвернулся, возвел очи горe, тайком перекрестился обыкновенным троеперстием - и ушел в свои покои. Тоня глядела на сына в окошко и радовалась. Доня что-то стирала в углу двора, прислушивалась к разговорам художников с малышом и очень огорчалась, что ничего не понимает. Сам малыш то ли не огорчался, то ли все понимал. К полудню он, впрочем, устал, потребовал, чтобы художники ели кашу вместе с ним (они согласились), после этого сам, по доброй воле, отправился спать - с тем, чтобы ближе к вечеру, идти в гости к Коварди в мастерскую.

В мастерскую с Павликом пошел Варфоломей. Парню недавно исполнилось девятнадцать, заматерел он так, что временами смотреть было страшно: в одиночку перетаскал с казенной подводы всю Минойскую премию за четверть часа, потом поднял пустую подводу вместе с охреневшим представителем архонта и так сфотографировался на фоне Земли Святого Витта для газеты. Ходил слух, что Конан-варвар потому больше не появляется на Саксонской в виде привидения, что Варфоломеевой силы боится. Однако умом оставался дядя Варя сущим дитем, регулярно что-нибудь воровал, регулярно тетя Нина спасала его от наказания. Впрочем, ничего не брать в мастерской у Коварди она приказала ему отдельно и трижды. Потому как дураком считать будут круглым. Почему-то эта угроза на Варфоломея действовала.