Земля Святого Витта

А для Федора Кузьмича времени не было. Его время давно утекло в северный океан вместе с водами сибирской реки Чулвин, по которой он взял себе фамилию. Но одного Федор Кузьмич отрицать бы не стал: хотя время нынче и отсутствует, но делает оно это как-то очень необычно. Не так, как всегда и раньше. А так, как теперь и потом. Иносказательно, недостоверно и весьма сомнительно. Киммерийское время, никак иначе.

5

Я думаю так, владыко, что мы все на один пир едем.

Николай Лесков. Соборяне

Если выйти с крыльца дома Романа Подселенцева на Саксонскую набережную, и пойти на юг, вверх по течению Рифея, то можно время от времени касаться пальцами парапета, сложенного из точильного камня, можно трогать мягкие веточки вечнозеленой киммерийской туи, которой набережная обсажена. Мостов тут нет, одни лишь переправы устроены для тех, кто хочет на Земле Святого Витта помыться да поклониться важным могилам. Слева останутся переулки Скрытопереломный, Четыре Ступеньки и Давешний, а в конце набережной откроется квартал зелени, огороженный прекрасной кованой решеткой: Роща Марьи. Посреди рощи — пруд, облицованный все тем же точильным камнем, — в том пруду, говорят, лет тому назад сотни с две какая-то Марья, очень бедная, от возвышенных чувств утопилась. Насчет этой Марьи в Киммерионе собран, издан и рекомендован для изучения в пятом классе гимназии целый сборник легенд.

На берегу пруда — городская достопримечательность: палеолитная статуя Венеры Киммерийской. Статуей ее считают только уроженцы Киммериона, на сторонний взгляд это булыжник булыжником, слегка сужающийся кверху, — в полтора человеческих роста. Саксонская Набережная за Рощей заворачивает к востоку и приобретает название Скоттской; возле Венеры стоят скамеечки и песочницы, досужие киммерийцы, отпустив деток играться, могут через протоку созерцать на юге, на Кроличьем острове, дивную шатровую часовню Артемия и Уара, где в полночь раздается удар колокола. Вот по этой набережной, в этот садик и водили женщины гулять самого младшего жильца подселенцевского дома — некоренного киммерийца Павла.

Киммерион — большой город: если сесть в трамвай, заворачивающий кольцо на самом севере города, в сотне сажен от Рифейской стрелки на острове Полночный Перст, и ехать на юг, через Моржовый остров, через Медвежий, по набережной Банной Земли и в центр, на Елисеево Поле, и дальше, дальше на юг, тем путем, что уже был описан выше — то всего полверсты не доедешь до самой южной точки Киммериона, до выложенной точильным камнем набережной со старинным, никому не понятным названием Обрат. Длина такого пути с севера на юг — тридцать пять верст с киммерийским гаком. Гак в Киммерии из-за ворочаний Великого Змея — величина переменная, поэтому европейскими единицами измерения Киммерион не обчислишь, удобен для его обмера только киммерийский салтык, а в нем даже количество аршин в разные дни — разное. Для простых же киммерийцев Гак — имя собственное, так называется площадь перед Обратом, на которой складывают выменянные у бобров бревна железного кедра и других дорогих деревьев; Обрат — то самое место, где наваливается всеми своими громадными водами на Киммерион Рифей-батюшка, именно сюда приводят на обмен и на продажу брёвна бобры, существа по киммерийским законам полногражданственные и, хотя молчаливые, но любители склок и сутяжничества редкостные. На их салтык Гак чересчур велик. На простой салтык, на человечий — на нем повернуться негде.

Настоящих чудес в городе немного, но — есть. К примеру, главная улица города, вдоль которой проложена единственная трамвайная линия, зачарована. Хоть с юга на север по ней иди, хоть с севера на юг, а всё время будешь подниматься в гору. Даже если через улицу по подземному переходу пойдешь (а их на одном Елисеевом Поле с десяток, и чем только в этих переходах не торгуют!) — все равно будешь не идти, а взбираться. Оттого именуется эта улица с древнейших времен Подъемный Спуск, говорят, зачарование случилось с ней еще в те времена, когда никаких киммерийцев в Киммерии не было. Жил, сказывают, тут какой-то Ель Лизей Полеватель, не то Полисей, не то Поросей, словом, темного леса ягода, «стоял пастухом уховским, по горе хождаше, главу свою ниже плеч ношаше, да прииде некто, его заклаше, власы на огне сожже, а тело на древе повеси» — словом, тот еще гусь был, ничего про него не известно толком, но вечное заклятие на Подъемный Спуск легло — это точно известно — из-за него.