Читаем Земля Святого Витта полностью

— Второго января. Двадцать первого октября. — Гаспар ответил по-русски, и Веденей его не сразу понял. Потом сообразил, что Гаспар всего лишь назвал немногочисленные дни, когда церковь празднует Святых Гаспаров. В обратном переводе на киммерийский получалось: «Чтоб я так жил!» Веденей усмехнулся. Виртуоз академик, да и только! Правильней, конечно, было бы перечислить сорок дней, когда празднуется имя Павла, но… коротка дорога от Саксонской до Академии.

Тем временем старец Федор Кузьмич просил об аудиенции старца Романа Миныча, и аудиенция была ему дана. Патриархи долго совещались, давно уж и стемнело, когда все детали были обговорены и последние неудобства утрясены; лишь после этого, в седьмом часу вечера, выполз Роман в гостиную и снял трубку телефона. Номеров он набирать на любил, накрутил ноль — коммутатор канцелярии архонта — и потребовал в трубку:

— Марусь, позови мне, кто там нынче главный лодочник. Яшку не зови, он глупостей наговорит. Приказывать я сам буду. Я, говорю, приказывать буду! Сам! Вот так-то. Не стрелочник, а лодочник. Главный. Не твое дело зачем. Да, сию минуту, Не бойся, будет как миленький. А где — это ты знать должна. Вот. Ищи. Я жду.

Камнерез надолго замолчал, грустно уставясь на каминную полку, где среди прочих мелочей, вырезанных им в молодые годы, лежала длинная, обкуренная трубка из рифейского родонита. Он уже четверть века не курил, но вид трубки вызывал смутное желание… все-таки, может быть… да нет, из-за такого пустяка в могилу на Сверхновом? Рано, рано. Вон, оказывается, какой он теперь нужный человек, как пригодились его связи и знакомства. И ведь полдекады целых под одной крышей прожили, а поди ж ты — даже и не догадывался, что малыш — наследник престола! Впрочем, было же пророчество, что единожды будет царь на Москве взят Саксонский! Кто бы подумал, что царя в честь набережной назовут!..

В трубке зашуршало, забасило, загукало. Подселенцев поднял очи горе и вновь заговорил, собеседника совершенно не слушая.

— С утра, значит, Коровин должен подать прямо к дому. Поедет по городу и из города, на Селезень и на озеро, потом назад. Оформишь на весь день. Оплата через архонта, по срочной ставке. А я не спрашиваю, какая там ставка, я тебя вообще не спрашиваю. А и не хочу знать. То есть как Матвей? Ты ж умер в пятьдесят восьмом! Нажрался лиловых рыжиков, отравился и умер, не выходили тебя, я сам к тебе на поминки приходил, как сейчас тебя в гробу вижу! Нет, и сейчас тоже в гробу. Тебя, тебя. Ах, внук… Ну, тем более! Тем более в гробу! Слушай, я тебя самого сейчас на весла усажу! Одно весло? Почему одно? Кормовое? Кому на корм, зачем? Ах, рулевое! Тем более. Статую? Приходи да смотри. Видел? Да как я тебе отдать могу ее, не моя же она! Был бы я моложе, сделал бы тебе копию. Нет, если тебе копия нужна — ты б с этого начинал. Только теперь? Да нет, и раньше мог попросить, еще в пятьдесят восьмом, как умер — сразу б и попросил, я на поминках никогда не отказываю, руки у меня тогда замечательные были… А, ну, Дидим пусть режет… А заплатит Яков, из специальных денег. Я ему покажу, как не заплатит! Слушай, язык без костей, трепаться хватит. А? Я тебе не семга на рынке! Не семга, говорю, семга любит торговлю, а я вот не люблю. И попрошу! Как будет нужно, так и попрошу! Он мне сосед, сочтемся. Не обижу. Чай, свои люди, короче. Вот именно! Ну, давно бы так…

Старик устало положил трубку на рычаги.

— Соловей дедушка, ну чисто соловей… — прошептала Гликерия Федору Кузьмичу, — весь монолог старика она слушала как завороженная.

— Что ты, милая, — ответил старец, — соловьев много на свете, хотя и дорогие они птицы, правда, и поют красиво. А дедушка твой мог бы великим политиком стать. Хорошо, что не стал! Каких прекрасных вещей за жизнь понаделал! — Старец показал на полку над камином. Взгляды старцев пересеклись.

— А что, кум, — сказал Подселенцев, неожиданно обращаясь к Федору Кузьмичу по-киммерийски, по-семейному, — Пока там вещи уложат да все длинные дела закончат, не разложить ли нам «Рачий холуй» в четыре руки, такой наш краткий пасьянс, в одиночку два дня занимает, а вдвоем сколько же, а?

От подобных предложений отказываться не следовало никогда, слишком мало радостей было у камнереза в его затянувшейся жизни. Про пасьянс с подобным названием Федор Кузьмич слышал впервые, но вспомнил, что Рачьим Холуем называется отмель в низовьях Рифея, где тот, разделяясь на два рукава, впадает в Кару; на отмели круглый год живут рифейские раки, чью клешню тоже можно изобразить картами на столе, словом, никаких больших сложностей от пасьянса приглашенный не предвидел. Старцы отдали распоряжения на вечер и ночь, потому что лодку Астерий должен подать к шести утра, когда мальчик еще спать будет, и удалились к Роману раскладывать неслыханный пасьянс в четыре руки. Нинель была занята оцепеневшей от свалившихся новостей Тоней и ее мирно заснувшим после прогулки сыном, так что все сборы свалились на Доню и Варфоломея. Гендер, покормив рабов и приняв у них пять баночек на анализ, присоединился к сборам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Кавель

Земля Святого Витта
Земля Святого Витта

Нужно ли добавлять что-либо к письму М.Л.Гаспарова?..«31.5.01.Дорогой Евгений Владимирович,сердечное спасибо Вам от вероятного прототипа. Во втором классе просвещенные сверстники дразнили меня доктором Гаспаром, а расшифровал я это только в четвертом: Олеша тогда был малодоступен. Приятно думать, что в очередном поколении тоже кого-нибудь будут так дразнить. Приятно и то, что я тоже заметил Читинскую Итаку: о ней есть в «Записях и выписках» (а если у них будет продолжение, то напишу: Аканье. Алигарх, город в Индии близ Агры). Получив книгу, я отложил все дела и провел над нею полный рабочий день — не запомню за собой такого. Уверяю Вас, что не из прототипского тщеславия, а из общечеловеческого удовольствия. Буду ждать финала.Предан вам Г.Ш. (М.Л.Гаспаров)»

Евгений Витковский , Евгений Владимирович Витковский

Проза / Русская классическая проза / Попаданцы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги