Позднее я наконец принял себя, таким как есть и, хотя при жизни никогда бороду не носил, но положение, как считаю теперь, обязывает выглядеть более солидно и степенно. Смирился я и со своей миссией, которая с течением времени кажется мне все более и более значительной и важной. Да забыл упомянуть, что после моей смерти папа и конклав во главе с ним решили, что моя жизнь образец бескорыстного служения людям, я заслужил канонизацию, и я стал святым Лукой. С тех самых пор началась моя вторая жизнь. Нет, на самом деле эта жизнь была единственной и настоящей. Святость, которую провозгласил сам папа, ничего на самом деле в практическом плане мне не принесла, разве что стали вспоминать меня чаще в молитвах, просить помощи или содействия в каких-то делах, суета всякая, ничего стоящего. А насчет дурдома ты прав, я туда уже несколько раз попадал, нормальное место, лучше многих других – уютно, спокойно, медсестры ласковые, все уважительно общаются, не унижают, какой бы бред ты не говорил. Честно говоря, это было лучшее время в моей загробной жизни. А ты знаешь – весь юмор заключается в том, что если бы Иисус жил сейчас, то ему непременно бы поставили диагноз – параноидальная шизофрения, осложненная религиозным бредом, то, что он себя богом объявил, чудеса всякие делал, голодал, и при этом сам стремился к смерти, это прямо как из учебника взято по клинической психиатрии. Такое уж время сейчас прагматичное, обязательно всему нужно определение дать, все разложить по категориям, а ведь есть вещи, которые ни в одну категорию не попадают, и их невозможно объяснить никакими другими словами, кроме, как сверхестественным. Пусть даже оно выходит за рамки общепринятого поведения, и похоже на сумасшествие. Да и остальных тоже и Моисея, и Авраама, и Давида так же определили бы сумасшедшими. Мессианство это болезнь, которую в современном мире принято лечить медикаментозно. Потому что так удобнее и легче иначе в привычную картину мира не вписывается, ленивы люди по своей природе, не склонны к мистическим прозрениям, тем более что чистым разумом эти вещи не постижимы, и никакими экспериментами не возможно их доказать. А идти в пустыню и сорок дней и ночей голодать, чтобы узреть невидимое, силы воли и твердости характера не хватает, и к тому же лень мешает.
–Я таких вещей не встречал, все объясняется обычными физическими законами природы,– скучающий поднял палец вверх, и от этого брови у него тоже поднялись,– вся наука этому подтверждение.
– То есть если следовать твоей логике, то ты мне явился, чтобы меня о чем-то предупредить или наставить на путь истинный? – скучающий рассмеялся, – много я слышал в своей жизни, но это, пожалуй самое забавное. И откуда же ты такой выдумщик взялся?
– Нет, не обольщайся, не предупредить, и наставления мои тебе ни к чему, мимо пройдут, не зацепят даже, я вообще-то пришел, чтобы тебя убить! Да не смотри же на меня, как на полоумного, да, да, ты не ослышался, именно – физически тебя ликвидировать!
Скучающий уставился на бомжа, и лицо его выражало досаду и беспокойство одновременно.
– Ах, вот оно что, я с ним можно сказать последним рублем поделился, а он – меня убивать надумал! – скучающий опять рассмеялся, только сейчас этот смех звучал немного натянуто, – ну и как ты меня убивать будешь, ножом кухонным или может у тебя какое-то особое оружие припрятано за пазухой? И как же быть с вашими христианскими добродетелями, когда вы убийство практикуете при каждом удобном случае? Вот вам и ответ – никакие вы не святые и даже в бога не веруете на самом деле, все выдумки для простаков, чтобы деньги выманить под песни о всеобщем благе и милосердии. Тоже мне святой нашелся. Палата номер шесть по тебе плачет. А вот докажи, что ты на самом деле тот за кого выдаешь себя. Мне много для доказательства не нужно, хотя бы что-нибудь мелкое, ну самое мизерное.
– Пожалуйста, вот ты думаешь, что мы одни здесь, ты и я, а вот и нет, заблуждение, вон в углу Евграфий прячется, подслушивает нашу с тобой болтовню, ждет своей очереди, чтобы тебе посмертные наставления про загробную жизнь сделать. В этом он мастер, уж поверь мне.
Глянул скучающий в угол, туда, куда ему указал Лука, и вдруг почудилось ему, что в углу какая-то тень притаилась, худая, уродливая, длинноносая, сидит с ногами на лавке, как заключенный на прогулке, и даже разглядел, что во рту вроде бы зуб блестит, когда тень, то ли зевает, то ли говорит что-то. В любом случае, безобразнее и страшнее этого видения в жизни своей не он не видел, неожиданно его пробрал мороз, хотя на дворе было лето, и стояла удушающая жара. От ужаса скучающий закрыл глаза, а когда открыл снова – исчезло видение, как и не бывало.
– Это что за цирк ты мне здесь утроил, гипноз что ли, а ну покажи мне, как ты этот фокус делаешь, что за галлюцинации, или это розыгрыш такой, вы меня скрытой камерой снимаете? – голос скучающего даже задрожал от негодования.