Земля. Тайная история красок

Глядя на местные скалы, мы, подобно, наверное, всем, кто когда-либо задумывался об этом, недоумевали, как вообще можно было обнаружить тут ценную породу. Как это произошло? В бронзовом веке люди возделывали тут землю, охотились, пасли свои стада, переживали из-за сильных снегопадов и засухи, а потом вдруг стали обмениваться камнями цвета неба с египтянами, живущими в тысячах километров от них. Но каким образом они впервые нашли ляпис-лазурь?

К полудню воздух вокруг раскалился, и по настоянию Абдуллы меня усадили на ослика. Оказалось, что ехать на ослике куда комфортнее, чем я могла себе представить, и в какой-то момент я даже задремала под лазурным небом.

Цвет неба

В XIX веке ученый Джон Тиндалл признался, что лучше всего о природе света и цвета ему думалось, когда он гулял в горах. Он проводил каникулы в Альпах. По словам ученого, в этом месте разум его очищался. Тиндалл был прирожденным учителем, и для того, чтобы объяснить, почему небо такое синее, он привел бы в пример море.

Подумайте об океане, о волнах, разбивающихся о берег. Если волны ударяются об огромную скалу, то все они останавливаются, но камень поменьше может повлиять на ход лишь маленьких волн, а галька — только на самые малюсенькие. То же самое происходит и с солнечным светом. Проходя через атмосферу, волны с самой большой длиной волны, то есть красные, не претерпевают изменений, а волны с самой маленькой длиной волны, то есть синие и фиолетовые, рассеиваются, и наш глаз воспринимает это как голубой цвет.

Изначально Тиндалл думал, что волны рассеиваются из-за пыли в воздухе, но Эйнштейн доказал, что хватает даже крошечных молекул кислорода и водорода, хотя по сути обе теории верны. На закате, когда воздух полон частиц пыли, а над морем — частиц соли, то есть это уже «камни», а не «галька», рассеиваются и волны красного спектра, и потому небо кажется оранжевым или даже красным. Когда в 1991 году на Филиппинах случилось извержение вулкана и в воздухе повисло огромное количество пепла, по всей Южной Азии наблюдали малиновые закаты. Помню, что я тоже стояла, закинув в восторге голову, и улыбалась, глядя на красоту, поскольку тогда еще не знала, какой страшной причиной она вызвана: извержение вулкана унесло жизни трехсот человек.

Потерянная туфелька

На небольшой горе мы увидели яркое пятно — сломанный красный джип. Охранники, дежурившие у машины, объяснили, что она принадлежит шейху Мунджона. Я сфотографировала охранника, безропотно стоявшего у джипа, на двери которого красовалась хвастливая надпись: «Ни одна другая машина не достойна меня», а потом мы спустились к караван-сараю. Молодой шейх был там. Он унаследовал титул от отца, умершего пять лет назад, и пытался изо всех сил стать лидером своего народа — мусульман-шиитов, хотя в стране набирали силу сунниты. Машину шейха обещали отремонтировать только через пару дней. Внезапно в дальней стене распахнулось окошко, и оттуда появились чашки с дымящейся едой — рис и мясо козленка, которые подала смуглая женская рука. Наш погонщик радостно похлопал себя по животу, увидев, что мы заказали по полной плошке для него и мальчика. Порции были такие огромные, что мы их не осилили, однако наши погонщики сначала расправились с содержимым своих плошек, а потом доели за нами.

Покидая караван-сарай, я сделала два открытия. Во-первых, у меня началась амебная дизентерия, а во-вторых, у кроссовки отвалилась подошва, причем последнее напугало меня даже больше, чем первое. Я закрепила подошву аптечной резинкой, надеясь, что не потеряю ее по дороге или хотя бы мои попутчики ничего не заметят, но уже через три минуты Боб любезно сообщил, что моя кроссовка просит каши. Тогда я привязала подошву шнурками и затягивала узлы каждый час. Кстати, Джон Вуд столкнулся с той же проблемой. Ему пришлось выменять свои туфли на ботинки со шнуровкой, как только он понял, что остаток пути придется преодолеть пешком. Дорога далась тяжело, а один из сопровождавших его афганцев даже упал и «так пострадал, что не мог идти дальше».

Стало ясно, что засветло нам до приисков ни за что не добраться. Шнурки на моей пострадавшей кроссовке сильно истерлись, и мы двигались очень медленно. Внезапно мы увидели вдалеке одинокое каменное строение. Нам повезло. Дом принадлежал одному из местных чиновников по имени Якуб Хан, который приютил нас на ночлег, предварительно накормив ужином, а на следующее утро обещал отвести к шахтам. У Якуба было две жены, и он только что выбрал себе третью — тринадцатилетнюю девочку. Гостеприимный хозяин и мне несколько раз открытым текстом намекал, что не прочь оставить меня в своем гареме. Несмотря на то что мы с Бобом не знали языка дари, но поняли смысл разговора по выражению лица Тони, брови которого поползли вверх.