Земля в иллюминаторе (СИ)

Ближе к вечеру вернулся с работы Фирхайф, и зашла мать Хинты. Он эмоционально рассказал им о встрече с отцом и о деньгах, которые тот получил от Ивары. Мать, к вящему стыду и раздражению Хинты, восприняла новость скорее с оптимизмом.

— Наконец-то он сделал хоть что-то, чтобы нам помочь, — имея в виду Атипу, сказала она. После этого Хинта с ней почти поругался — а такое в их жизни происходило очень редко. Но Тави был прав: как бы Хинта ни старался, он не мог, не упоминая тему болезни Ивары, объяснить, почему поступок отца был таким плохим. На все его выпады мать отвечала ему одним и тем же аргументом — о доброй воле учителя. К концу спора Хинта был на грани слез. Ужин прошел во взаимном обиженном молчании, которое Фирхайф тщетно пытался заполнить разряжающими обстановку шутками. При этом старик ни единым словом не упомянул, что завтра сам собирается встретиться с Иварой. Хинта тоже не говорил об этом — даже после того, как ушла мать.

А потом была ночь, и Фирхайф видел новый кошмар, и Хинта снова под утро разбудил его — потного и кричащего.

_____

На следующий день, созвонившись, Хинта сразу ощутил в настроении Тави перемену. Тот был подавлен, задумчив и сам этого не скрывал.

— Ты узнал?

— Да

— И?

— Будет время — много времени — весь наш путь через Шарту, вся наша большая круговая прогулка. Вот и поговорим.

Хинте пришлось унять свое нетерпение и согласиться. Они договорились, что встретятся после обеда, чтобы Хинта и Ашайта не успели вернуться домой в те часы, когда там будут Фирхайф и Ивара. В качестве места встречи они избрали тропу, идущую вдоль Экватора. На этот раз они не собирались далеко по ней уходить, просто с ее высоты открывался вид на весь поселок. Это было лучшее место, чтобы разом подметить все основные перемены и определиться с маршрутом.

Когда Хинта и Ашайта на Иджи поднялись наверх, Тави уже был там. Он сидел на красном валуне, вросшем в землю у самого края откоса. Взгляд Тави был направлен поверх Шарту, в зеленоватую даль, где раз в полвека счастливчики могли увидеть мираж далекого Акиджайса.

— Ты в порядке? — спросил Хинта, когда они установили радиоканал.

— Не знаю.

— Она умрет?

Тави усмехнулся.

— Однажды, как и все мы. Но, вероятно, не от этого физиологического состояния.

Хинта замолчал, не понимая.

— Строго говоря, она вообще не больна. Ведь ношение плода — это не болезнь. Это нормальный этап жизни женщины. Просто со времен Великой Катастрофы и Столетней Зимы наша Земля стала слишком трудным местом для людей. А оттого женщинам приходится принимать немало лекарств, чтобы плод сформировался здоровым.

Смысл слов Тави доходил до Хинты настолько медленно, будто цедился сквозь какую-то медицинскую капельницу.

— Она беременна? — наконец, спросил он. Тави кивнул, поежился.

— Не знаю, брат у меня будет или сестра, но очевидно, что отцом ребенка является Джифой.

— А? — выдохнул Хинта.

— Больше некому. — Тави подвинулся, Хинта спустил Ашайту с Иджи и сел на камень рядом с другом. Шарту расстилался под ними. Поселок выглядел незнакомо: новые крыши и пустыри, длинные руки трудолюбивых робокранов, белый парок над центральной станцией очистки воздуха.

— А как же… — В голове у Хинты выкристаллизовался первый разумный вопрос. — Тави, если все это так, то что теперь будет делать сам Джифой?

— У него четыре дочери от двух жен, но все еще нет сына.

— То есть, если у нее мальчик…

— То он попытается сделать все, чтобы она вошла в его дом, как и две предыдущие жены. Вошла и уже не вышла.

— Не вышла?

— А ты не знал? С первой женой он формально развелся, но никуда ее не отпустил. И со второй он, если захочет, разведется, но тоже никуда не отпустит. Кто ему помешает, кто станет перечить? Все женщины у него живут богато. Дети получают великолепное литское образование через терминалы. Слуги делают за них всю работу. Законов он не нарушает, а во многом сам стал здесь законом.

— Ну ты и влип.

— Ты еще не понял. Я тоже мальчик. И я уже есть. Меня не надо рожать. Я достаточно взрослый — мне осталось каких-то шесть лет до совершеннолетия. Но я еще достаточно молод, чтобы попытаться изготовить из меня свою марионетку. Если у мамочки что-то не получится с этим новым ребенком, у нее в любом случае есть я. И вот теперь, только теперь, я до конца понимаю, за что была та пощечина в гумпрайме. Тогда она еще не могла знать, будет у нее мальчик или девочка — плод был слишком крошечным. Значит, тогда, в условиях неопределенного расклада, я был для нее еще важнее. Но я все испортил, так как полез возражать Джифою.

В голосе Тави была бесконечная горечь.

— А девочки? — спросил Хинта. — Почему бы ему не отдать наследство им?

Тави усмехнулся.

— Это же Джифой. Он мыслит себя последним мужчиной патриархального клана. Да, девочки получат свое. И если других вариантов не будет, то он оставит все именно им. Кстати, возможно, это будет к лучшему для всех в поселке. Но сейчас он мечтает о сыне. И это буду либо я, либо мой еще не родившийся брат.

— Если он заберет тебя…