— Я бы хотел попробовать, — с неожиданной жадностью пожелал Тави. — Я бы многое хотел попробовать — наверное, оттого, что моя жизнь из-за Джифоя как будто кончается.
— Слушай, — сказал Хинта, — а ведь осталось около недели до даты прошлой катастрофы! Многие поедут на побережье. И мы тоже.
— Джифой наверняка найдет повод толкнуть одну из своих отвратительных речей.
— А мы его можем не слушать. Мы втроем с Иварой будем ходить и искать какие-нибудь безумные, интересные вещи, подойдем к Экватору в том месте, где он уходит в море. И, возможно, найдем время поплавать. Это будет весело.
— Хорошо. — Впервые за сегодняшний день Хинте показалось, что он слышит в голосе Тави улыбку.
От озера они повернули на запад, прошли через скучноватую часть южной окраины, с тыльной стороны обогнули продовольственные склады, посмотрели на мощные тектонические разломы — в некоторых местах, где треснула земля, возникли уровни высотой в человеческий рост. Каждый разлом был как бы запаян поднявшейся из глубин лавой. На месте старых дорог трудились рабочие, разравнивая каменистый грунт, чтобы по нему снова могли свободно проехать тяжелые машины.
Там же, на южной окраине, они увидели открытый парк рабочих машин. Тави потянул Хинту к тем, которые выглядели самыми новыми, и не прогадал: мальчики нашли на колесах одного из бульдозеров маленькие пометки с аббревиатурой и фирменной символикой «Джиликон Сомос». Если их теория о сделке администрации поселка с корпорацией еще нуждалась в каких-либо доказательствах, то вот они, пропечатаны на пыльном металле. Было поразительно, что деятельность «Джиликон Сомос» в Шарту ведется почти открыто, и при этом по поселку еще не пошел никакой слух.
А сразу после визита в автопарк они наткнулись на тела омаров.
Это произошло в юго-восточной части поселка, где находился комплекс административных зданий, которые мало кто хотел видеть в центре поселения — офис шерифа, тюрьма и морг для людей, умерших не в больнице.
Трупы висели на крюках старого, давно сломанного двурукого робо-погрузчика. Чтобы картина выглядела симметрично, машину заставили раскорячить свои ржавые клешни. Так она и стояла, воздев к небу стальные конечности. Трупов было четыре, расположили их ровно в ряд. Кишки и трубки из тел размотались до земли. Глаз не было, почти не было и самих лиц — одно сплошное месиво из крови и металла. На земле под телами клочьями застыла белая пена давно погибших и засохших нанитов.
— Я не знал, — чуть слышно произнес Тави.
Хинта понял, что его тошнит. Зрелище этой расправы, этих давно убитых и уже разлагающихся тел, казненных, превращенных в освежеванные туши — это было слишком для него. Убитый омар в гумпрайме почему-то не вызывал такого отвращения. Его было жалко — да, и было неприятно, когда люди над ним глумились. Но он еще не сгнил, у него еще была форма. А здесь, на крюках, висела жизнь, распущенная на веретено капилляров, разъеденная тендра-газом, распадающаяся на свои пра-элементы. Вид этой смерти вызывал ужас, от него мутнело сознание и хотелось бежать. А потому Хинта просто взял Тави за руку и увел его прочь от ужасного зрелища. Некоторое время они шагали, будто в тяжелом опьянении. В какой-то момент Хинта оглянулся на Ашайту — но брат был спокоен. Малыш, похоже, просто не воспринял то, на что они смотрели, как останки живых существ, для него это были мокрые штуки на крюках — ничто, часть слишком сложного мира.
Они возобновили разговор лишь, когда место казни осталось далеко позади.
— Следовало догадаться, что они сделают нечто подобное, — мрачно сказал Хинта. — Думаю, только волей Киртасы эта экспозиция не оказалась на центральной площади, куда ее поставил бы Джифой. Знаешь, думаю, я понял, почему саркофаги некоторых погибших не открывают. Живые вообще не должны такое видеть. Это убивает что-то внутри. И, наверное, нет ничего хуже, чем увидеть такое, если лично знал человека.
— А я вот пытаюсь представить: что чувствовал тот, кто вешал? — сказал Тави. — Какая у него была душа? Вот опять наступает день, когда я понимаю, как мало знаю о людях. Может, попасть в дом Джифоя — не такое уж бессмысленное событие. Да, мне будет плохо, но я научусь понимать до конца всю эту пустоту и ненависть…
— Нет, Тави, — испугался Хинта, — не каждую дверь нужно открывать, не каждую вещь понимать. Ты можешь стать умным, добрым и даже великим, не заходя в этот дом.
— Возможно. Но можно ли судить, не поняв? Если я осуждаю Джифоя и ему подобных, как я буду знать, что прав, пока не пойму их?
Занятые этим спором, они постепенно дошли до тех мест, где когда-то стояли теплицы Шарту. Они еще не знали, что там им предстоит сделать открытие, перед которым сцена с омарами померкнет.