Земля в иллюминаторе (СИ)

А потом они уже не могли говорить. Все ближе и ближе они склонялись друг к другу. Ивара на всю жизнь запомнил вкус того первого дыхания, того первого поцелуя: скольжение чужих губ по своим, тянущую силу и удовольствие — бесконечное удовольствие от этого контакта.

Но прошло еще несколько месяцев, прежде чем они пошли дальше поцелуев. Они не знали, как сказать своим друзьям. Но дело было не в этом, а в том, что Ивару пугало его собственное тело. Он боялся того, как с ним это происходит, боялся тумана в глазах, дикого стука сердца, слабости. Ему казалось, что он упадет в обморок прежде, чем Амика успеет снять с него одежду. Но каждый раз, когда Амика касался его, это навсегда врезалось в память. Кожа, гладкие, прохладные изгибы любимого тела. Звук любимого голоса. Твердость объятий. Угловатость лопаток, локтей, ключиц. Запах волос. С годами все это менялось, и каждую новую черту, каждую перемену Ивара запечатлевал в себе. Сквозь годы, проведенные вместе, он запоминал, как менялось тело Амики, как менялся голос Амики, как менялся запах Амики. Мышц становилось то больше, то меньше — в зависимости от того, сколько времени они могли уделять своей физической форме. Волос на теле с каждым годом становилось больше — в них была своя красота. Когда школа заканчивалась, после похорон Вевы, они с Амикой уехали вдвоем.

— Можем ли мы делать это сейчас? — спросил Ивара. — Имеем ли право?

— А разве любовь отменяет скорбь? Ты — часть меня, я — часть тебя. Мы будем любить друг друга. Просто теперь наша любовь будет пронизана скорбью.

Они сняли комнату. Вечером Ивара плакал на груди Амики, а утром лежал в постели и смотрел, как Амика одевается — серьезный, тот перестал быть юнцом, в нем появилась мужественная красота, даже что-то героическое.

— Что будешь делать теперь? — спросил он.

— Кажется, Джада Ра гибнет.

— Я знаю. И что ты будешь делать теперь?

И тогда, впервые в жизни, Ивара пересказал другому человеку сказку про Аджелика Рахна. Амика выслушал его молча; это было хуже отказа, хуже открытого неверия — это было самопожертвование ради безумия. Школа закончилась. Они поступили в университет. И только тогда, постепенно, Амика начал верить по-настоящему, только тогда признался, что не верил вначале.

— Лучше бы ты сказал раньше, — ответил ему Ивара, — а то на протяжении двух лет у меня было чувство, что ты мне изменяешь.

— Ты же знал, что изменяю, — усмехнулся Амика. — У нас обоих были девушки.

— Изменяй мне с людьми, но не изменяй в мыслях. Только это причиняет боль.

И они снова стали счастливы. Еще четыре года счастья. А потом была последняя ночь.

— Я буду тобой среди них, — обещал Амика. — Я не дам им наделать глупостей, и мы найдем ковчег. Ну а если его нет, то мы найдем другую причину, из-за которой там аномалия.

— Я верю в тебя, — ответил Ивара. И они в последний раз касались друг друга, последний раз занимались любовью: изгиб тела к изгибу тела, жар удовольствия, полная уверенность в другом. Потом остался только голос Амики.

— Приезжай после суда. Если денег не будет, мы все равно сможем еще месяц здесь проработать.

— Может, мне надо было так сделать с самого начала. Ехать с вами, забыть про все, что украл у меня брат.

— Он не украл. Но это уже не важно. Он виноват во многом другом. В том, что видит в тебе врага.

— В нас.

— Приезжай.

А потом не стало и голоса. Ивара помнил, как стоял посреди опустошенного и разгромленного исследовательского лагеря, а в голове билась одна-единственная мысль: «Никогда».

— Никогда больше не увижу их лиц. Не пожму их рук. Никогда больше мы не будем смеяться вместе только нашим шуткам. Никогда больше они не дадут мне своих идей. Никогда больше не поцелую его губ, не увижу его глаз, не почувствую его ласк. Никогда больше не буду счастливым. Никогда не смогу улыбаться. Никогда не найду ковчег. Навсегда останусь один.

Он понял, что говорит вслух, и немного опомнился. Море подкатывало к самым его ногам, звезды сияли в вышине. Река огней уплывала вдаль. Прошло много лет, и он снова мог улыбаться; у него снова были друзья. Временами он становился почти счастливым. Но сломленная душа все еще требовала лишь одного — чтобы Амика стоял рядом, как когда-то.

— Амика, Амика, — шепотом позвал Ивара, — твое имя я реже других произношу вслух — чтобы не заплакать.

Пробирки для сбора воды у него не было. Надо было идти обратно в лагерь. Медленно, словно в суставах у него был песок, он начал взбираться назад, на каменистый берег.

_____

Час спустя он отыскал мальчиков у начала косы. Тави и Хинта сидели на плоском валуне, Ашайта дремал на руках у старшего брата. Огни мертвых догорали, толпа тоже поредела. Никакого официального плана последующих мероприятий на этот вечер намечено не было, однако люди не спешили расходиться по своим палаткам — слишком потрясающим было действо, частью которого они стали, слишком сильным оказался катарсис. Многие дали волю чувствам и теперь бродили по берегу, обнимая друг друга, держась за руки.

— Долго, — присматриваясь к взрослому, отметил Хинта.