Земля в иллюминаторе (СИ)

Наверное, они думали, что Хинта опередил их и уже видит сны, но он тоже не спал — просто лежал с полуприкрытыми глазами. Впрочем, в конце концов он все-таки уснул. А на следующий день воспоминания о подслушанном разговоре сделались для него неясными и странными, словно бы подернулись дымкой.

_____

В предрассветный час Хинту разбудил звук декомпрессии. В полусне он испугался, что их палатка повреждена, но потом, приоткрыв глаза, понял, что это было штатное срабатывание люка маленького шлюза. Ему сделалось интересно, кто вышел и зачем, но сон в ту же секунду опять взял над ним вверх, и по-настоящему Хинта проснулся лишь пару часов спустя, когда Тави теребил его за плечо, а в палатке было ужасно светло.

— Что это? — прикрывая глаза рукой, спросил Хинта. — Почему все сияет?

— Это утреннее солнце светит сквозь обшивку палатки. Ивара ушел. Оставил записку-голограмму.

Хинта, щурясь, огляделся, увидел терминал и мерцающее над ним послание — в рассеянном солнечном свете оно казалось совсем бледным.

— Прочитай, — попросил он.

— «День только начинается, а я уже чувствую, сколь мало у нас осталось времени. До цели отсюда час пешего пути. В середине дня нам будет желательно вернуться в лагерь, чтобы пообедать и проверить запасы воздуха. Местность трудная, скалистая, поиски дадутся нелегко. И другого такого дня, как сегодня, у нас уже может не быть никогда. Поэтому я решил не растрачивать впустую резерв утренней бодрости. Я не пойду пешком, а поеду на платформе — сэкономлю время пути. Приятных вам утренних снов. Не торопитесь. Позавтракайте и выдвигайтесь на север. Встретимся через несколько часов на пляже лагуны, омывающей подножие Экватора».

В ответ Хинта сумел издать лишь сонный стон.

Когда они, втроем с Ашайтой, вышли из палатки, в лагере паломников царило похмельное запустение. На тесных палаточных улицах лежал мусор. Единственным агентом порядка выступала старуха, собиравшая с земли использованные плошки для ритуального огня.

— Этим же вечером она продаст их заново, — проследив за ней взглядом, сказал Хинта.

— Точно, — ужаснулся Тави, — ведь главные мероприятия только впереди. Неужели все эти люди будут на ногах? Они же не спали.

— Не просто не спали. Они пили. Но думаю, да, к вечеру они оживятся, и все пойдет по второму кругу. Фермеры — крепкий народ.

Они зашли в одну из стационарных гостиниц, умылись в общественной купальне и поели в бесплатной столовой. Рядом со столовой был развернут маленький куврайм. В утренние часы он стоял закрытым, однако даже сейчас из него тянуло удушливым дубящим запахом крепкого пойла. Принюхиваясь к этой вони, Хинта подумал, что о количестве и качестве выпитого вполне можно судить по пролитому.

— Мой отец, должно быть, сейчас очень грустит. Вся праздничная выпивка прошла мимо него. Думаю, в этом есть некая справедливость, закон равновесия. Он пил, когда это было всем неудобно. А теперь он трезв, когда ему было бы удобно вместе со всеми выпить.

— Нет, — сказал Тави, — это закон абсолютного неравновесия: закон всеобщей победы или всеобщего поражения. Если кто-то делает что-то плохое, то он проигрывает, и вместе с ним проигрывают и все остальные. И наоборот, если кто-то делает нужное и хорошее дело — выигрывает не только он, но и вообще все люди. Твой отец делал не то, и сначала было плохо вашей семье, а теперь и ему тоже плохо… Мы словно бы все время говорим об этом. Вот Экватор — пример общего дела во благо. И таких примеров тысячи. Все, чего добились люди — это такие примеры. И почти все, что люди потеряли — результат чьих-то ошибок, халтуры, слабоволия или злых намерений.

— Кроме цунами, — вставил Хинта.

— Потому о нем и любят вспоминать: большая беда, которая оставляет совесть многих чистой. Им кажется, что все, о чем они мечтали, что начинали делать до этого события, было правильным, но цунами роковым образом оборвало их начинания. А на самом деле, ровно половина их дел закончилась бы ничем. Только тогда виноваты были бы они сами. А так виновата стихия.

Когда они покидали лагерь, тот как раз начинал просыпаться. Сонные и похмельные люди, только сейчас выбравшиеся из своих палаток, немного удивленно смотрели вслед маленькому детскому отряду, целенаправленно уходившему на север. Площадь вокруг мемориала и уходящая в море каменистая коса были совершенно пусты: только мусор на песке да темные ожоги на камнях. Сейчас, под лучами веселого утреннего солнца, руины старого Шарту выглядели даже более мрачными, чем вчера, при свете ритуальных огней.

— Духи действительно были здесь, — сказал Тави, — но понимаешь это только, когда чувствуешь их уход.

В начале пути они по большей части молчали. Разговор у них начался лишь тогда, когда они поднялись на скалы с северной стороны разрушенного поселка.

— Я вчера вечером, и потом ночью, много думал о вещах золотого уровня, — сказал Тави. — Помнишь, Ивара говорил нам, что чего-то не хватает, что есть вещь, которую мы упускаем? Я вспоминал слова того человека, пленника, кажется, его называли «хромец из Джатурана»…