Земля в иллюминаторе (СИ)

— Отдыхайте, — улыбнулась им Инка. — Можете брать любые вещи. Если вам что-то не подойдет, например, обувь окажется не по ноге, позже мы все это купим. Сейчас середина дня. Не знаю, когда вы двое проснетесь. Дом большой, поэтому у нас есть местные коммуникаторы. Пользуйтесь ими, чтобы позвать меня или Ливу — в любое время, даже ночью.

— И Вы обещайте, что не будете нас щадить и разбудите, как только что-то важное произойдет, — попросил Тави.

— Конечно. Если изменится ситуация с Иварой, или случится что-то еще, что напрямую вас касается, мы вас разбудим.

Потом Инка ушла, и они остались вдвоем. Они остановились в коридоре, у входа в бывшую детскую. У Хинты было такое чувство, что надо что-то сказать, что надо произнести тысячу новых важных слов, подвести итог всему, что произошло. Но не было сил.

Тави слабо улыбнулся.

— Знаешь, все это время — от момента, когда мы были вынуждены выключить воспроизведение памяти омара, и до текущей минуты — все это время я продолжал думать. Я думал даже тогда, когда нас убивали. И я боялся, что мы умрем прежде, чем я успею поговорить с тобой и с Иварой.

— Ты хочешь поговорить сейчас? — безнадежно спросил Хинта.

— Нет. После отдыха, на свежую голову. Нам нужна хоть какая-то пауза посреди всей этой круговерти, нужен просвет. И я знаю, что, если у нас хватит времени, то мы в одном разговоре соединим еще целый пучок важных нитей, достроим эту картину почти до конца. Ведь мы так много узнали.

— Да, — согласился Хинта. — И, — шепотом добавил он, — я хочу обсудить с тобой наших новых друзей.

Тави кивнул.

— Пусть нас не мучают кошмары.

— Пусть отстранится все зло.

Они разошлись по комнатам.

Раздеваясь, стягивая с себя чужую и чуждую мешковатую одежду, Хинта вдруг до конца осознал, насколько он устал. Проходило действие тех тонизирующих слабых наркотиков, которые им с Тави дали в машине у Ливы, и он снова ощутил себя разбитым, уничтоженным, выплюнутым войной существом. Болела обожженная кожа, слезились глаза, в ушах стоял звон. Мир плыл вокруг. Почти падая, с трудом переставляя негнущиеся ноги, он кое-как добрался до постели и обнаженный забрался под покрывало. Вокруг царили тишина и покой, и само это ложе приветливо встретило его тело — уже год здесь никто не спал. Хинта попытался расслабиться, насладиться отдыхом, дать себе время, чтобы подумать о каких-то вещах. Но сон навалился на него черной роковой стеной. Мир упал мимо его сознания. И, вопреки пожеланию Тави, он оказался в кошмарах. Он снова бежал, тряс мертвых людей за плечи, целовал пепельное лицо погибшего брата, наблюдал, как омары жрут человеческое мясо. Он снова сидел на Круне, бил того камнем, кричал и пытался сорвать с него шлем. Война выжгла его изнутри, захватила разум и сердце. И во сне она правила свой бал, здесь от нее не было освобождения. Да, они спаслись, скрылись, они были в этих чудесных богатых покоях — но их души все еще страдали в том огне, из которого сбежали их тела.

_____

Проснулся Хинта с осознанием, что еще никогда не переживал такого страха во сне. Его лихорадило, все тело покрылось потом, мышцы напряглись и болели. Пытаясь отдышаться, он сел на постели. Вокруг царили сумерки. Спальня была чужой и все же казалась знакомой. На мгновение Хинта принял ее за комнату Тави, и его сердце наполнилось великой радостью.

«Ничего этого не было, — восторженно подумал он. — Омары не напали, Ашайта жив, живы все наши знакомые. Шарту не сгорел. Мы в Шарту. Все это было сном, огромным, страшным сном. И солдаты «Джиликон Сомос» никогда сюда не придут. И Ивару не ранят. И я не попытаюсь убить Круну. Какое счастье, что это был только сон».

Он провел руками по лицу, чтобы отереть пот. Кожа на лбу и висках неприятно саднила. Там были маленькие, почти незаметные бугорки — поджившие волдыри, остатки легкого ожога. Что-то было не так. Этих ожогов не должно было существовать — они вырвались из сна. Но и еще что-то было не так: не было слышно дыхания других людей, он был один, и эта комната лишь в самом поверхностном смысле напоминала комнату Тави. Хинта испуганно повернул голову и глянул в окно. Там не было света прожекторов Шарту. Небо было неярким, зеленовато-серым, каким оно бывает до рассвета или после заката. На его фоне сплетались в единое целое линии опорных балок купола. А еще ближе, у самого окна, тихо раскачивались перистые листья какого-то огромного растения.

— Нет, — прошептал Хинта. Ему на глаза навернулись слезы, он скорчился в постели и заплакал, голый и одинокий. Он вспомнил все: долгую дорогу, новых людей, Аджелика Рахна. Но сейчас все это показалось ему ужасно странным. В ту минуту, когда он верил, что все это было лишь сном — вот тогда он чувствовал себя в настоящей реальности. А теперь он вернулся в кошмарный сон, в морок. Он был в чужой комнате — в комнате мертвого мальчика, в чужом доме — в доме несчастных людей, в чужом городе, на неизведанной территории. Ивара лежал в больнице. А незнакомый мир грозил какими-то новыми, неясными опасностями.