Земля в иллюминаторе (СИ)

А потом, когда свершились тысячи и тысячи чудесных встреч, когда закончились последние речи на последних гумпраймах, когда были остановлены все человеческие машины и покинуты все человеческие дома — тогда началось великое движение назад сквозь золотые врата. Богатые и бедные, солдаты и фермеры, семьи и одиночки, молодые и старики — все они шли в свой рай из своего ада, все они проходили под золотым сводом, все находили свой портал в будущее. Даже не часы, но считанные минуты потребовались, чтобы человечество покинуло отравленный мир измученной Земли ради обретения новой жизни. Словно во сне, Хинта смотрел на пустые кварталы и погасшие купола Литтаплампа, на вымершие улицы других городов, где стояли брошенные машины, а в окнах домов таилась особая, новая тьма. Словно во сне, Хинта видел, как закрываются и исчезают тысячи врат. Каждая хорошая душа была спасена. И только золотая армия фавана таграса еще продолжала свою битву, оберегая главные врата от страшной орды зла, которая не могла признать своего поражения. Хинта, Ивара и Тави, погруженные в видения о великом спасении, не ведали, что происходит вокруг них. Но пока они были без сознания, схватка на подступах к главным золотым вратам несколько раз меняла свой ход. Армия фавана таграса уже почти разделалась с омарами, наводнившими подземный чертог, когда к тем на помощь явилось страшное подкрепление — древние притакские буры, которые лежали брошенными в окрестностях Акиджайса, снова были пущены в ход. Шесть чудовищных машин, взрывая толщу пород, прошли на глубину вокруг Меридиана и с разных сторон прорвались в залу, где кипел бой. По шести огромным тоннелям вниз хлынула новая орда, и бойня продолжилась. Кровь, камень, золото, черный металл — все смешалось. Под давлением волны омаров некоторые из золотых воинов пали. Но и сами омары гибли неисчислимыми сотнями. Колонны, разбитые взрывами и переточенные пулями, начали рушиться, потолок проваливался, однако две армии продолжали сражаться. Землетрясение вызвало подъем лавы, и половина зала была в огне, но даже сквозь испепеляющий огонь омары продолжали наступать. А потом стало еще хуже, потому что со стороны тех тоннелей, по которым сюда пришли Хинта, Ивара и Тави, хлынул поток энергийной Бемеран Каас, которая все-таки сумела вырваться из хватки великана Аджелика Рахна. Она пыталась отомстить и причиняла последнюю боль, калеча живых и возвращая мертвых к бессмысленной и мучительной псевдо-жизни.

Однако трое героев не заметили всех этих ужасов даже тогда, когда очнулись. Для них эта битва в любом случае была закончена. Они сомкнули свой тесный круг на пороге Золотых Врат, нашли точку покоя между жизнью и смертью. И хотя Тави продолжал истекать кровью, он смотрел на лица друзей ясным и счастливым взглядом.

«Я слышу зов издалека. Другие миры так близко. Я вижу странные места. Желтые дома на полях голубой травы. Люди с прекрасными большими глазами ждут меня. Фонтаны огня, которые бьют из серебристой земли, и деревья, которые вечно горят. Люди с гордыми красными лицами тоже ждут меня. Я вижу ночь под другими звездами и слышу смех легких голосов. Там меня тоже ждут».

«Нет, ты не умрешь. Только не ты».

«Ты же знаешь, я бы остался».

«Ты останешься в моем сердце».

«А я унесу память о тебе туда, где есть только свет, летящий сквозь пустоту».

«Но ты не можешь. Земля в кольце тьмы».

«Эта преграда стала очень тонкой».

«Идем во врата. Мы можем снова родиться».

— Я бы пошел, — чуть слышно согласился Тави. Но никто из них не шевельнулся. А потом Тави повернул голову и долгим взглядом посмотрел в самую глубину врат. Вся золотая армия уже вышла наружу, и золотые чертоги были почти пусты. Лишь четыре человека были там. Один из них шел впереди, прямо к ним, а трое держались поодаль и не спешили обгонять первого. И вот Хинта узнал того, кто к ним шел. Это был Джилайси Аргнира — старец с лицом, которое само было как рассказ о жизни и смерти, как ответ на половину человеческих вопросов. Джилайси был без скафандра, в простых старинных серебристо-белых одеждах: жрец, а не воин. И, глядя на него, Хинта вдруг понял, что это какой-то другой фавана таграса, потому что казалось, что в Джилайси не было никого второго — лишь один дух, не изменившийся, не смешавшийся. Его лицо было тем самым лицом, которое изображали на барельефах, скопированных с его прижизненных портретов. Он подошел и преклонил колено, его белая старческая рука легла на окровавленный лоб мальчика. Тави вздохнул под этой рукой, и на мгновение закрыл глаза.

— Прошлое, — прошептал он. — Я вижу свою прежнюю жизнь.

Из его глаз, как и из глаз Джилайси, катились тихие слезы.

— Нинаджи ва тайрум анатис каса таджифа, — тихо отозвался Джилайси, — а лава Таливи.

— Что он сказал? — переводя взгляд на Ивару, спросил Тави.

— Только лучшие из людей умирали на моих руках дважды, мой любимый Таливи, — срывающимся голосом перевел Ивара.