Земля в иллюминаторе (СИ)

Тави только покачал головой. Они дождались момента принесения даров и видели, как Двана переложил компас в ячейку своего отца. Потом толпа хлынула на улицу. По дороге к станции некоторые поднимали руки в воинственном жесте и под руководством Джифоя скандировали «смерть омарам, мы придем в ваши пустоши». А еще позже, когда поезд довез селян обратно в поселок, Хинта и Тави стояли вместе с Фирхайфом и смотрели в небо. Как и обещал старик, оно прояснилось, и в начале ночи на нем засияли звезды. Тысячи лучей тонкими нитями устремились к земле, чтобы забрать тех, кто был к этому готов — если хоть кто-то был к этому готов.

Часть вторая ЧУЖАК

— Звезды? Что это значит? –

Кричат муравьи возмущенно.

Да и улитка тоже

Спросила задумчиво: — Звезды?

— Да, — муравей отвечает, –

Я видел звезды, поверьте.

Я поднялся высоко

На самый высокий тополь,

И тысячи глаз лучистых

Мою темноту пронзили.

Тогда спросила улитка:

— Но что же такое звезды?

— А это огни, что сияют

Над нашею головою.

— Но мы их совсем не видим! –

Сердясь, муравьи возражают.

А улитка: — Слаба я зреньем,

Вижу не выше травки.

Федерико Гарсиа Лорка

Глава 4 ЦЕНА ЗАМЫСЛА ЖИЗНИ

Последняя неделя каникул выдалась тихой. План Киртасы был практически полностью реализован — укрепления вокруг самого поселка достроены, основные бастионы трех внешних форпостов тоже. Бывшие крайняки привыкали жить вместе с остальной общиной. Омары ни разу не напали, а инженеры Шарту так и не смогли разгадать, как те отключали дронов. Царил иллюзорный мир, ситуация вооруженного ожидания начинала казаться привычной, неизвестность перестала пугать.

За день до начала занятий Тави и Хинта сидели в школьном кафетерии и прикидывали, каким будет следующий учебный год. Перед каждым лежал маленький примитивный терминал вроде тех, с которых осуществлялось голосование в гумпрайме, только сейчас на экранах было не два пункта голосования, а целых три столбца со списками предметов и маркерами предварительного расписания. Столбцы назывались: «базовый курс», «факультативы» и «студии». Иконки базового курса оставались зафиксированными намертво, а два других столбца были устроены так, что школьник мог сам устанавливать свои предпочтения.

— У меня все еще шесть основных предметов, — обрадованно сосчитал Тави.

— А у меня уже семь, — угрюмо отозвался Хинта.

— И что добавили?

— Медицину. Теперь: алгебра, метрика, язык, выживание, мир, медицина, физкультура.

— Значит, и у меня она будет в следующем году. А я думал, ее добавляют только на девятом потоке.

— Но она здесь.

— Не огорчайся. Интересный практический предмет. Ты ведь любишь все, у чего есть конкретное применение.

— Я помню, как тяжело было, когда предметов стало не пять, а шесть. И это еще тогда, когда мне не приходилось вкалывать за отца в теплицах.

— Патрулей скоро должно стать меньше. Твой отец вернется к своим делам. И ты будешь свободен.

Хинта вздохнул. Они сидели в прозрачном закутке: с одной стороны было окно с видом на центральную площадь Шарту, с другой — стеклянная стена, отделяющая кафетерий от пустынного школьного холла. В центре холла, сурово взирая по сторонам, стояли статуи трех мудрецов, олицетворяющих собой три главные отрасли человеческого знания: Тантилик из Лимпы, создавший теорию идеального государства, Даджейра из Джидана, посвятивший себя заботе об умирающей жизни, и Рирафта из Притака, ставший богом-механиком великих машин.

— Похоже, все решили голосовать со своих терминалов. И только мы пришли ради этого в школу.

— Год назад я бы тоже проголосовал у себя. Но в последнее время мне почему-то очень нравится всюду ходить. Когда делаешь вещи лично, они приближаются, становятся другими. И я тоже становлюсь другим: легким, нацеленным… А может, мне просто неуютно дома. За все дни, прошедшие с погребения родителей Дваны, мы с мамой едва ли сказали друг другу десять слов. Она оставляет мне еду. Я ем, когда она уходит с кухни. Утром и вечером мы стараемся друг друга не замечать. А все остальное время мы даже не пересекаемся друг с другом. Она обычно на работе, я — с тобой.

— Когда-то я бы засыпал тебя оптимистическими советами, а теперь каждый раз, когда ты говоришь о ней, я не знаю, что тебе ответить.

— Я и не жду ответа. Я любил свою маму. Конец любой любви похож на смерть. И лишь амбициозные психопаты вроде Джифоя находят, что сказать в подобных случаях.