Земля вечерних звёзд

Это не девушка изменилась, это он забыл то, что знал. То удивительное чувство, испытанное в роще духов, да и потом… какое-то время… затянуло пеленой утомительных переходов, холодов и хмурых взглядов вельдов. Не сразу, постепенно, но он забыл его…

– Прости, что забыл, прости, – шептал он, не соображая уже ничего от дурманящего запаха тин-кос, не видя ее слез.

Дрожа, он потянулся к ней, к ее губам, глазам, к её телу, маленькому и легкому, чуть касался пальцами ее кожи, и они наливались теплом, совсем как тогда, слабая щекочущая дрожь пронзала их и опускалась глубже, внутрь, навстречу его желанию, рождая во всем теле стремительный поток. Он кинулся к ней всем существом, еще какое-то время помнил, как целовал ее хрупкие плечи, как-то по-новому налившуюся грудь, колени, как дрожь и иголки по всему телу стали нестерпимыми, словно выдирая его из кожи вон… Потом забыл, растворился. Боль снизу ушла, а ком в груди от вертевшегося потока разровнялся, разлился теплом во все стороны, ринулся вверх, ударил в голову куда лучше любого вина и даже напитка тин-кос.

Тай снова был вместе с ней, как в тот день в роще… и как будто один, только с другим сердцем, другим телом, другие мысли летали внутри, не даваясь в руки. Упругая сила то поднималась вверх, приятно щекоча спину и зажигая искры у него в голове, то снова стекала туда, вниз, к ней… И вновь возвращалась, как будто пульсировало одно большое существо. А потом Тай и вовсе потерял свое тело, осталась только тихая дрожь, мягкая, зовущая, сладкая, она была везде, вокруг. Казалось, она разлита во всем мире…

Он медленно очнулся, со страхом ожидая знакомой пустоты и еще того хуже, боли в груди, но ожидания обманули его и тело возвращалась привычная тяжесть, но глубоко внутри оставалось по-прежнему легко, чудесное тепло переполняло грудь, кружилась голова: Он молча завернул Ак Ми Э в какой-то бурый мех, придвинулся поближе к очагу, задумчиво пропустил меж пальцев ее новую непривычную косу, так плотно спеленутую кожаными шнурами, что из нее не выбилось ни одной пряди.

– Не буду верить глазам, – опять повторил он, – обещаю тебе. Они видят, что хотят. А сердце не видит – знает. А я – дурак еще раз. Ничему Ранжин меня не научил. Прости…

Смахнул слезу, вновь блеснувшую на ее ресницах.

– Не надо говорить так… ругать себя, – прошептала девушка. – Ак Ми Э плачет, когда Тай говорит так. Не надо. Мы все такие: я, ты, все. Ты… – она поискала слово, но не нашла, – ты – странный, другой, если слышал себя. А люди И Лай – никогда не слышат. Тай понимает теперь, знает, духи рассказывали ему…

Девушка сбилась и примолкла. Он только сильнее прижал ее к себе.

– Все хорошо… хорошо, – замялся, не решаясь. – Ак Ми Э, мне показалось, что внутри у тебя как будто два сердца бьется…

– Ты знаешь, – сказала она.

– Ты носишь ребенка…

Она улыбнулась радостно, светло.

– Духи подарили нам сына!

– Так почему же ты молчала? И когда?

– Большая луна прошла до того, как мы возвращались в поселок! Я не могла тогда говорить, не знала, что будет в И Лай.

– И ты чуть было не отдала меня какой-то другой женщине? – проворчал он вполне миролюбиво.

– Ак Ми Э не хотела, но Матушка говорила, что нельзя знать для людей И Лай, что Тай – мужчина Ак Ми Э. Тогда люди не будут верить в слова Ак Ми Э, Матушка не защитит тогда Тая. И Старейшина тоже. И еще… я была Хранительница Рода.

– И что?

– Хранительница не выбирает мужчину, не рождает детей. Все в Роде И Лай – ее дети.

Тай еле переварил ее слова. Девушка никогда не говорила этого раньше.

– Вот почему… – Он тронул ее косу, слишком непривычную на ощупь после стольких дней в лесу, когда он перебирал ее милые косички.

– Да, – она сама дотронулась до волос, словно тоже не могла привыкнуть. – Я больше не Хранительница.

– Из-за меня, – Тай вздохнул, не без тайной гордости все-таки.

– Нет, – она опять улыбнулась, – из-за меня. Ак Ми Э хотела так, духи хотели так. Иначе не помогали бы.

Тай вздохнул уже по-настоящему. Вечно эти духи мешаются во все дела, даже в такие.

– А что теперь?

– Теперь – ты мой мужчина, один из людей И Лай. Никто не будет делать зла, только так… смотреть плохо, говорить плохо – это могут. А потом – пойдешь в свою Землю Адия. Может, пойдешь. – Она блеснула глазами и заговорила о другом: – Завтра будешь идти в дом Ин А Тала. Это Старейшина. Он будет говорить, что тебе делать.

Они затихли, думая каждый о своем, потихоньку подбрасывая в очаг поленья, не чувствуя под шкурами того ветра, что свищет от прорезанного рыбьего пузыря в одном из маленьких окошек. Не знали и о том, как чьи-то яростные глаза следят за ними через Эту щель.