Земля войны

Кирилл вскарабкался на ноги, кое-как уцепил у трупа автомат и побежал за ним. Внизу, на дороге, страшно бухнуло.

За окном второго этажа начиналась плоская крыша флигеля; на ней больше никого не было. Джамалудин отдал короткое приказание, и трое человек бросились плашмя у края крыши, а сам Джамалудин пробежал по крыше и соскочил во двор.

Хозяйственный двор шел клином между одноэтажным флигелем и крепостной стеной, и у выхода был огорожен только ржавой сеткой-рабицей. На счастье оборонявшихся, так было не всегда: когда-то старая цитадель отходила от крепостной стены под прямым углом, и перед сеткой в земле торчали зубья старой стены. Стена то ныряла к земле, то поднималась почти на половину человеческого роста, и у этой-то стены и сидели трое и палили куда-то в густые подстриженные кусты.

Ответный огонь из кустов был похож на перемигивающуюся неоновую вывеску. Кирилл мгновение смотрел на кусты, а потом присел за стеной, на корточки, выставил поверх головы автомат, зачем-то зажмурился и нажал на курок.

В этот момент выстрелы как-то стихли, и тут Джамалудин крикнул во всю глотку:

– Эй, Арзо, чего ты хочешь?

Ответ, донесшийся из-за деревьев, был удивительно лаконичен:

– Комиссарова.

Джамалудин усмехнулся и снова закричал:

– Эй, Арзо! Тебе придется стать в очередь!

Кирилл по-прежнему сидел на корточках, выставив автомат поверх выщербленных камней. На какой-то момент он так ослаб, что ему показалось, что он потерял сознание. Во всяком случае, голоса вокруг стали как будто тише, Кирилл закрыл глаза и открыл их уже, когда лежал на земле. Над ним стоял Хаген и бранился. Из речи его Кирилл понял, что чеченцам почти удалось скрытно проникнуть в крепость, – бог знает сколько их переползло через стены, а только аварцы наткнулись на ударную группу, когда выставляли посты у хозблока.

– Меня ранило, – пожаловался Кирилл.

Хаген перевернул его на живот, пошарил и резко дернул. Если бы в плече росли зубы, то Кирилл бы подумал, что ему выдернули зуб без анестезии.

– Вот твоя пуля, – сказал Хаген, – держи.

Кирилл повернулся. В руках у Хагена был мраморный осколок, длинный и острый, как гвоздь. Видимо, его откололо ударившей в колонну пулей, и Кирилл удостоился сомнительной чести быть раненным каменным наконечником в автоматной перестрелке. Кирилл неудержимо, густо покраснел.

– Ты бы переоделся, – сказал Хаген. – Вот убьют тебя, что, так и будешь в грязной рубашке валяться?

***

Было пять часов пятнадцать минут, когда бронированная «семерка»-«БМВ», в которой сидели мэр Бештоя и первый вице-премьер России, подлетела к блокпосту на выезде из города. Перед «семеркой» летели два милицейских джипа, и за ней двигалось еще восемь машин с охраной.

Возле блокпоста, под желтым трехэтажным зданием, стоял единственный в мире «Хаммер» с ручным управлением, и рядом с «Хаммером» в инвалидном кресле сидел Сапарчи Телаев.

Кортеж остановился, и Заур с Угловым, несмотря на недовольство охраны, вышли наружу.

– Что тебе надо? – спросил Заур.

– Договориться, – ответил Телаев.

– Я не буду договариваться, – сказал Заур, – потому что каждый раз, когда ты договариваешься, ты это делаешь за тем, чтобы продать тех, с кем ты договорился.

И тут на погруженном в закатную тень склоне Ялык-тау сверкнула слабая вспышка, одна и другая, и через несколько секунд воздух донес до кортежа молоточки выстрелов.

Охрана хотела было затащить первого вице-премьера в машину, но тот резко осклабился, и так и стоял возле самого блокпоста, все пять или шесть минут, вглядываясь в едва различимые вспышки на Красном Склоне. Наконец перестрелка затихла, Углов повернулся к своему замначальника охраны, Никите Азямову, и спросил:

– Сколько людей охраняет Красный Склон?

– Человек тридцать. Большая часть – местные, – ответил Азямов.

Этого не может быть, – сказал Углов, – ни при каких условиях тридцать человек не могут отвечать противнику таким шквальным огнем.

И повернулся к Зауру:

– Где ваш брат, Заур Ахмедович?

***

Джамалудин поднялся в зал через две минуты после конца перестрелки.

Заложники по-прежнему сидели за широким столом, устроенным буквой «П», – только скатерть с этого стола была сдернута вместе со всем содержимым, когда Джамалудин вошел в зал, оператор развернул камеру. На ногах оставался только телеоператор, и ему никто не препятствовал. Джамалудин вообще никогда не возражал, чтобы его снимали. Он возражал, чтобы его показывали.

Джамалудин оглядел заложников, достал рацию и спросил:

– Арзо, ты слышишь меня?

– Слышу, – раздалось в рации.

Члены правительственной делегации сидели очень тихо. Аргунов чуть повернул голову, прислушиваясь к диалогу между чеченцем и аварцем.

– Что тебе взбрело в голову, Арзо? – спросил Джамалудин.

– А тебе?

Челюсти Джамалудина сжались, как капкан, он помолчал и ответил:

– Это Комиссаров устроил взрыв в роддоме. Он решил разжечь пожар между Чечней и Аварией, чтобы Россия могла погреться у костра. Я пришел спросить у него, кто подал ему эту идею.