Земля волшебника

Снижаясь по спирали на порядком уставших крыльях, они готовились коснуться перепончатыми лапками некоего невидимого купола, но этого не случилось. Маяковский, видимо, считал пятьсот миль ничейной земли достаточно надежной защитой. Птицы опустились на плоскую крышу одной из башен и снова превратились в людей. Квентин не желал скрытничать, чтобы не спровоцировать старика на какие-нибудь летальные защитные чары, и они постарались нашуметь как можно больше, спускаясь по лестнице. Первой остановкой стала прачечная, где они облачились в белые южнобрекбиллские одежды и прикрыли наконец наготу.

Филиал казался бескрайним – настоящий лабиринт, где нужно выследить минотавра. Квентин провел рукой по стене. Гладкий камень, пропитанный отопительными чарами, запотел; запах подвальной сырости напоминал о прошлом визите сюда, когда они все вкалывали по восемнадцать часов в день, соблюдая наложенный на них Маяковским обет молчания. Ностальгии, по крайней мере, Южный Брекбиллс не навевал, притом Квентин слишком проголодался для каких-либо чувств.

Они слопали все, что нашлось на кухне, стараясь поскорей избавиться от ощущения птичьего клюва во рту. Квентин прекрасно понимал, что у Маяковского, если даже тот способен как-то помочь им, нет никаких причин это делать. Они не могут предложить ему никакой компенсации, кроме интересной задачи, беззастенчивой лести и строго, строго платонического присутствия красивой и умной девушки – когда они только собирались в путь, это казалось более убедительным.

Они не слышали, как он подошел. Маяковский просто возник в дверях, что твой призрак – мрачный, похмельный, давно не мытый. В щетине у него прибавилось седины, пузо стало чуть больше, ногти немного желтее, но в остальном он сохранился как нельзя лучше – климат, как видно, способствует.

Он не стал убивать их, лишь проворчал:

– Засек вас еще издали.

Одет он был в неподпоясанный халат, когда-то белую рубашку на пуговицах и очень короткие шорты, совсем не профессорские.

– Профессор Маяковский… Извините за вторжение, но мы работаем над одной интересной проблемой, и нам очень пригодилась бы ваша помощь.

Профессор отпилил грязным ножом черствую горбушку, намазал хорошо оттаявшим маслом и начал есть стоя. Видя, что он не собирается пасовать мяч обратно, Квентин продолжал разливаться насчет встроенных чар. Мы, мол, уже испробовали то и другое, и только вы один среди практикующих магов можете оказать нам содействие. Маяковский знай жевал, устремив в пространство водянистые, часто мигающие глаза.

Когда Квентин закончил, он вздохнул, пожал плечами и вышел, но тут же вернулся. Смахнул со стола крошки, положил перед Квентином лист бумаги и тупой карандаш.

– Давай нарисуй все это, а ты, – он глянул на Плам, – кофе пока свари.

Она состроила страшную рожу у него за спиной. Квентин развел руками – что ж, мол, поделаешь – и получил в ответ ту же гримасу.

– Ладно. Ты рисуешь, я варю.

Пока она изображала упрощенное подобие их первоначального графика, Квентин включил эспрессо-машину советских времен. Маяковский, взяв и рисунок и кофе – всю емкость целиком, – снова вышел. Усталый Квентин этому только порадовался: он не спал уже четверо суток, с самой посадки в Ушуайе – киты не спят практически никогда. Он нашел по памяти спальное крыло, упал на койку в одной из пустых комнат и уснул при молочно-белом свете антарктического полярного дня.

Он не знал, сколько проспал, но дело заметно продвинулось, когда он опять спустился в столовую. Профессор, надевший очки в тяжелой черной оправе, размахивал руками, оживленно беседуя с Плам. Нарисованный ею график, похоже, несколько раз складывали вчетверо и снова раскладывали, а свободное пространство листка заполнилось убористыми заметками Маяковского: цифрами, латиницей, кириллицей и вообще непонятно чем.

Квентин придвинул себе стул. От профессора несло сыром.

– Ну и наворотили вы тут, – сказал он, качая головой по-славянски меланхолично. – В общем, все правильно, но вот это вот совершенно лишнее, а эта вот транспозиция работает против ваших же побочных эффектов. Чары борются сами с собой, дошло? Но остальное не так уж страшно.

Квентин ожидал худшего. Слушая, как старый маг ехидно разбирает их корявое творчество, он понял, что они не напрасно обратились к нему – чего бы это ни стоило им и в прошлом, и в будущем.

– А вот это нет. – «Нет», звучное, чисто русское, относилось к последним стадиям их работы: профессор даже не бумаге не желал прикасаться к ним, будто брезговал. – Зря только время потратили. Тут нужно гораздо больше мощности. Все дело в масштабах, а вы, я не знаю, гору зубочисткой прокапываете. – Маяковский мрачнел на глазах, и Квентин, видя это, склонился над графиком вместе с ним. – Мощность нужна, понятно? Вот тут и тут. – Профессор, как многие русские, постиг тайные области высшей математики, но английскую h так и не одолел. – Между этими двумя точками.

– Я же говорила! – заволновалась Плам. – Помнишь? В точности это самое и сказала.

– Помню, помню. – Уверенность Квентина таяла. – Насколько больше?