– Но если… – Я сглотнул. – Если ты продашь какую-то часть себя, ты ведь больше не будешь Мартином?
– Ну и что из этого? Что в нем хорошего, в Мартине? Все его ненавидят, и я в том числе. Лучше я стану кем-то другим. Кем угодно. Вообще никем.
Он взял из стопки на стуле сухую рубашку.
– Я как те тетины гости, которые не желают идти домой, даже когда она гасит свет. У меня и дома-то больше нет. Англия для меня мертвая зона, Руперт. Пустыня. Уж лучше я умру в раю, чем в пустыне жить.
Богатая одежда пришлась ему точно по мерке – я знал, что так будет. Серебристый жемчуг на черном бархате напоминал сахарные шарики, которыми украшают торт. Мартин выглядел, как настоящий король.
– Ладно тебе, Март, – сказал я, хотя знал по опыту, что просьбы его только бесят. – Брось это, оставь все как было!
– Перестань! – Он наставил на меня обвиняющий перст. Какие там два года разницы: Мартин овладел секретом гневаться совершенно по-взрослому. – Так, как было, уже никогда не будет! Они изменили правила, и для меня лично никаких шансов нет. – Он туго затянул пояс. – Если бы они извинились и проявили хоть немного раскаяния, тогда… может быть. Или, по крайней мере, сказали бы, почему. Но они ни за что не скажут, и поэтому я иду воевать. Как наш папа. Нельзя дарить нам Филлори, а потом отнимать. Овны сделали низость, но я паду еще ниже. Стану еще хуже их.
Он распахнул створки дверей в тронный зал.
– Март, кто здесь живет? Чей это дом?
Он вошел, я задержался на пороге. Вдоль стен зала тоже стояли лакеи, недвижные, с тяжелыми лягушачьими веками. Факелы, которым полагалось бы гореть ровно, искрили и шипели, как петарды.
– Я здесь! – воскликнул Мартин. Лица его я не видел, но чувствовал, что он упивается своим гневом, своим позором. Он, вероятно, так долго сдерживал свои чувства, что после этого даже боль доставляла ему удовольствие. – Приди же! – Он распростер руки. – У меня есть то, что тебе нужно, – приди и возьми!
Я, кажется, понял тогда, почему Эмбер и Амбер не позволяли нам жить в Филлори постоянно. Дело было не в нашем возрасте и не в наших грехах. Просто они не хотели, чтобы их знание через нас проникло в наш мир. То, что избыток счастья от жизни в Филлори для нас столь же опасен, как избыток печали, – ложь, до которой не опускались даже Эмбер и Амбер.