Я смотрела в его глаза в отражении прикусив губу, сдерживая саркастичную усмешку. Думает, переживаю по поводу задержания. Думает, правоохранительные органы сами в него вцепились, а не с Женькиной подачи. Считает, что я все еще отхожу от случившегося, а не переживаю за грядущее. Пусть так и остается. Я, отложив на столешницу возле раковины полотенце, повернулась к нему лицом и обвила шею руками, легко, почти невесомо поцеловала, заталкивая внутрь себя напряженное беспокойство по поводу складывающейся ситуации. И по поводу того, что еще может выкинуть Женька, когда я во всем признаюсь. Может, не говорить, что именно к Паше ухожу? Хотя бы сначала? Да нет, Женька потом все равно узнает. И сиди выжидай, когда он мстить начнет. Нет, лучше сразу рассказать, и попытаться его мысли скорректировать. Да как? Он же на мне жениться собрался, идиот.
Очевидно, я настолько погрязла в своих переживаниях, что целовалась как-то автоматически, впервые в жизни вообще не реагируя на его распаляющие губы, на руки, забравшиеся под майку и скользнувшие по моей спине, на его рывок, прижавший мое тело к своему. Не обратила внимания, в мыслях беспокойно роясь в поисках наименее безболезненного выхода из сложившейся ситуации. Быть катализатором проблем для Коваля мне совсем не хотелось. Но как справиться с Женькой я тоже не знала.
— Кис. — Паша отстранился, напряженно глядя мне в глаза. — Что с тобой? Сама не своя. Будто мертвая.
Опасно. Сейчас выпытывать начнет. Я отвела взгляд и уткнулась головой ему в плечо, прикусив губу, негромко сказала простую истину:
— Никак не отойду от этого всего.
Он хмыкнул и чуть присев внезапно подхватил меня на плечо.
— О, я помогу. — Пошел со мной обратно на кухню, чтобы посадить на край стола.
Я растерянно смотрела в его лицо, усмехнувшееся и знакомо блеснувшее глазами. Он развел мои ноги, чтобы встать между них и оперевшись пальцами в лакированное дерево по обе стороны моих бедер придвинулся почти вплотную. Глаза в глаза и его плутоватая полуулыбка. Язык по верхнему резцу. И у меня сперло дыхание.
Усмехнулся, придвигаясь еще ближе, вынуждая обхватить себя за шею. Горячими губами скользнул по шее, пустив мурашки вдоль позвоночника, тут же стерев их пальцами, пробежавшими по моей горячеющей коже спины, до застежки бюстгальтера. Одно движение и крепеж бесшумно подчинился.
Я сама подалась к его губам, чувствуя, как накатывает такое знакомое и такое необходимое мне сейчас безумие, погружающее разум в темные воды с изумрудными всполохами.
Краткая подсказка поднять руки, чтобы хлопок футболки и шелк бюстгальтера соскользнули с тела. И он отстранился. Я досадно рыкнула пытаясь притянуть его назад, но он, мягко рассмеявшись, пинком придвинул кресло к столу и потянулся за бутылкой, свободной рукой удерживая на месте меня, порывающуюся соскочить с края стола, чтобы идти в атаку самой, как требовала вспенившаяся в жилах кровь.
— Тише, кис. — Он присел на подлокотник, оказавшись между моих разведенных ног и довольно прищурившись, разглядывал мою грудь. — Была у меня одна шальная мысль когда я смотрел на тебя в беседке… Помнишь тот вечер, секс в лесу?..
Я с трудом сглотнула, прикусив губу, и чуть подрагивая от его легких, почти невесомых поглаживаний по бедру.
— По-о-омнишь. — Удовлетворенно улыбнулся он, откупоривая бутылку черного рома. — Знаешь, как у меня фантазию коратнуло, когда я представил то, что сейчас сделаю?..
Я прикусила губу, сдерживая рвущуюся улыбку. И двинулась вперед, когда снова заметила язык по резцу, ибо кровь вскипела и сожгла жилы. Но он удержал. Куснул за колено. И поднял бутылку.
Над моим плечом. Я заинтригованно следила за тем, как он медленно ее наклоняет, чтобы тонкая струйка темного алкоголя коснулась моего плеча. Сбегает вперед, по ключице, по коже груди. К которой прильнули блядски улыбающиеся губы Коваля. Сердце застучало тяжело. Я прикрыла глаза, откидывая голову назад, и чуть прогибаясь в спине, чувствуя, как крен бутылки усилился настолько, что алкоголь ударяясь о мое плечо, разбивается на несколько широких дорожек, и течет вниз, щекоча кожу, будоража кровь, а его губы, щекоча жаркои дыханием мою кожу, покрывшуюся мурашками, сцеловывают стекающий по моей груди черный ром.
Дыхание участилось, грудь вздымалась чаще, а ром все лился, разбиваясь на моей коже на то сплывающиеся, то расходящиеся дорожки, которые, казалось бы, пропитывали меня, сразу попадая в кровь и бескомпромиссно опьяняя. Другое объяснение ватной тягучей карамельной слабости под кожей, которая множилась и разносилось по телу от каждого его дразнящего движения языка по моей груди, я в тот момент себе дать не могла.
Дрожь требовательно забила тело, ноги инстинктивно сжались в попытке задержать и усилить нарастающее чувство горячей тяжести в низу живота, но он с услием снова их раздвинул, безошибочно нажав пальцами свободной руки на самую чувствительную точку тела и запуская во мне адское, требовательное пламя, пожирающее разум. А черный ром все лился. И он его пил. С меня. Сводя этим с ума.