Земля вращается со скрипом (сборник)

Играть труп... Я действительно выгляжу таким нездоро­вым?

Что тебя смущает?

Как что? Не так уж весело играть мертвых! К тому же с этой ролью любой справится... Господи, какое унижение!

Вчера в спектакле я был Геростратом, а тут - труп.

Герострата в финале зарезали, - напомнил я.

Маленькие глазки Шурбина расширились:

Подразумеваешь какую-то связь?

- Да нет. Так, ляпнул.

Работая с Варлаевым, мы с Шурбиным были свидетелями забавного случая.

Оградили место съемок, чтоб никто из прохожих не ме­шал. Притащили аппаратуру, выставили свет...

Началась съемка. Актеры ведут диалог перед камерой. Мимо ветром проносит полиэтиленовый пакет. Кулек пролетает за спинами актеров.

- Стоп! - кричит оператор и объясняет режиссеру: - Му­сор в кадре.

Стоящий неподалеку, чуть левее, шагах в пяти от акте­ров, милиционер из оцепления растерянно бормочет:

Извините, я не знал, - и отступает назад.

Оператор смущен:

Я имел в виду кулек.

Милиционер смущен не меньше:

Да-да, я понял, - говорит он.

Глава двадцать третья

 Ослышка

Однажды мы с Кириллом спустились в «библиотеку, пролистнуть страниц по сто пятьдесят».

Стихи не бросил писать? - спросил я его, когда мы вы­пили.

Бросил.

Голос у Кира был в точности как у Высоцкого. А вот та­ланта - меньше.

Мы поболтали о том о сем. Но разговор не клеился.

- Ты был вчера, - неожиданно сказал Кир. - Как тебе?

Вчера шел спектакль, в котором я не беру участие. Един­ственный, где Кир играет главную роль. Я не выдержал и где-то в середине второго акта покинул зал во время музыкально­го отступления, в твердой уверенности, что никто не заметил.

- Кир, без обид. Твоя неизгладимая улыбочка все рушит. Тебе противопоказано играть в комедиях. Кто-то - не помню кто - сказал, что комедия это трагедия, которая произошла с другими. И чем серьезнее и честнее играешь в предлагаемых обстоятельствах, тем интересней и смешнее зрителю. А ты постоянно на полурасколе. Тебе явно плевать и что жена про­пала, и что следующий брак под угрозой. Ты хочешь лишь любыми средствами смешить публику. И сам аж подпрыги­ваешь от восторга, что она ржет. Нет, братан, это не театр. Это клоунада.

-Ты бывает тоже смешишь публику.

- Но делаю это серьезно. Я не смеюсь вместе с ними.

Кирилл отвел взгляд в сторону. Поиграл желваками.

Не понимаю, что его задело. Критика моя конструктивна. И куда полезней, чем лживая хвальба. А я бы легко соврал, будь он мне неприятен. Кир не оценил моего расположения.

- А как тебе Алена?

Она из молодых. Я знал, что он ей симпатизировал. И мне она очень нравилась. Однако не беря это все во внимание, я сказал:

- Кир, с таким тихим и тонким голоском ей прямая доро­га в Крижопольский театр для глухонемых.

Нахмурясь, Кир потупил взор. Потом вздохнул и кисло улыбнулся:

Ну не всем же быть гениями.

Тут у меня вырвалось:

Да ладно тебе. Я гений лишь на вашем фоне.

Он посмотрел мне в глаза и медленно произнес:

- Может быть. А то странно как-то, такой талант среди нас пропадает, а на большом экране - другие лица.

В ответ я фыркнул:

«Чины людьми даются, а люди могут обмануться».

Но врать не стану, укол был чувствительным.

Затем он спросил:

Еще стопочку?

Почему мне показалась, почудилась, послышалась в его хриплом голосе нотка ехидства?

- Нет, - говорю, - спасибо. Я лучше молочного коктейля выпью.

Он удивился:

Молочный коктейль после водки? Ну ты кикабидзе!

Кикабидзе? - переспрашиваю недоуменно.

-То есть... нет. Я хотел сказать... Камикадзе! Оговорился.

Я не склонен, подобно Фрейду, видеть, а точнее сказать, слышать и находить какой-то скрытый, тонкий смысл во всех оговорках без исключения. Хотя бывают такие огово-рочки, невольно заставляющие задуматься.

Как-то у нас во всем здании погас свет. Карманчик и Са­мочка в этот драматический момент находились в уборной. Самойленко испугалась, запаниковала, Наташа же сохраня­ла относительное спокойствие.

- Иди на голос, - сказала она. - Не волнуйся, я здесь.

В кромешной тьме Самочка сделала два маленьких неуве­ренных шажка и с Дрожью в голосе произнесла:

- Где ты? Я тебя ненавижу!

Потом она клятвенно уверяла, что занервничала и огово­рилась, что на самом деле хотела сказать «я тебя не вижу». Думаю, что так оно и было.

Тем не менее, смеясь, мы с Волошуком стали предлагать варианты того, что еще она, занервничав, могла сказать Карманчику.

«Где ты? Я тебя не обижу».

«Где ты? О тебе помнит рыжий».«Где ты? У тебя мои лыжи».«Где ты? Я тебе вырву грыжу».«Где ты? Кто тебя лижет?»

«Где ты? У тебя попа ниже».

Оговорки - обычное дело. Оговорки со сцены - отдельная тема.

Волощук должен был сказать: «... я тут мечусь из угла в угол», а сказал: «я тут мочусь из угла в угол». Получив такую реплику, Котя посмотрела по сторонам и сказала: «Да нет, тут вроде сухо кругом».

Играя Фамусова, Танелюк выдал: «Вот то-то, все вы горде­цы! Смотрели бы как мерили отцы».

Ну оговорки - ясно. Но есть ослышки. Вот тут уже Фрейд обязан был копнуть поглубже.

Помню я сказал Самойленко:

- Принеси мои диски.

Волошюку же послышалось черт знает что.

Он подошел ко мне и тихонько поинтересовался:

Что ты ей сказал? Отрасти свои сиськи?

Господь с тобой! У тебя одни сиськи на уме.