Земля за океаном

Хозяйство у Фила скромное. Дом, обитый крашеной рейкой, с зеленого цвета крышей. Сарай для сена. Силосная башня. Коровник. На склоне холма загон. На лужайке у дома алебастровый петушок и два колеса от старой телеги для украшения.

Мы похвалили порядок на ферме. Прошли за постройку, откуда виднелся обширный луг с опушенным зеленью ручейком.

– Это все уже не мое, – вздохнул Фил. – Пятнадцать лет стремился хозяином стать. И вот теперь, можно сказать, батрак…

Ферма сильно задолжала банку и кредитной конторе. Пытаясь поправить дело, Фил поддался уговорам земледельческой корпорации. И запутался еще больше.

– Теперь мое дело простое. Там, в городе, обо всем думают. Бидоны с молоком из сарая берут утром, когда еще сплю. Если в технике что – механика сразу шлют. Мне остаются сущие пустяки, – улыбается Фил, – вкалывай и своди концы с концами. На дорогу махать флажками от хорошей жизни сами понимаете, не пойдешь…

Фил отправился в дом за новой порцией пива. И в открытую дверь мы услышали приглушенный старческий кашель.

– Вы не один?

– Старик отец у меня… Совсем сдал. Скоро, наверное, с богом будет встречаться старый початок…

– Недружно живете?

– Как волки живем…

Пиво разгорячило нашего собеседника. Ударяя ребром ладони по краю скамейки он прошелся по всей своей жизни с отцом.

– За что мне любить его? Считал, что слома ему не будет. Работал как вол и меня не жалел ни вот столько. С раннего детства знаю, как утром петухи в потемках кричат. Все внушал: земля, земля, любить надо… И что же, я, пожалуй, землю люблю. Вот этот вяз. И туман. И даже запах навоза в армии вспоминал, не поверите, с нежностью. А знаете, как этот дом, этот вяз и этот туман мне достались? – Фил помолчал, дернул с банки язычок жести, не отрываясь выпил и, барабаня ногтем о посуду, рассказал историю, забыть которую невозможно.

Двенадцать лет назад они сидели с отцом за этим столом вот так же вечером. Пили кукурузный самогон. Говорили о жизни. Фил вернулся на ферму. Не подался из армии в город, как многие, а приехал под этот вяз. («Вот, посмотрите, буквы перочинным ножом: Ф. Н. – Фил Нельсон».) В тот вечер отец рассказал ему, как умирала мать, о чем просила в последний день. А потом отец выложил самое главное. Отец сказал, что ферму он, Фил, получит только за деньги. У него, у отца, будет старость, и он должен о ней подумать. А поскольку денег у Фила нет, то отец берет сына на ферму рабочим. Зарплата как полагается. Вычет за еду, за ночлег. («Я сказал отцу тогда: батраком, значит?») Отец ответил, что слов'a значения не имеют, а платить он будет исправно. Юрист, мол, в семейных делах не понадобится.

– Еще отец сказал, что поступает так и в моих интересах. Иначе, мол, разболтаюсь. А при таких отношениях у сына, придет время, в руках будет ферма, а он на деньги, которые я ему выложу, доживет сколько богом будет отпущено. О домике во Флориде мечтал…

Разговор в тот вечер окончился дракой. Но утром, как всегда, поднялись с петухами – косили траву, починили запруду у водопоя. И помирились в конце концов. Отец сказал, что жизнь жестокая штука и он хочет, чтобы Фил не овцой был в этой жизни.

– Я кое-что сам уже понимал. Знал, что отец прав. Но все равно батрачить в собственном доме было противно.

Двенадцать лет они жили под одной крышей. Ели вместе. Работали. Выпивали вместе. Но были чужими. Изредка дрались. («Сначала верх за отцом был, потом я жалеть его перестал».) И пришел наконец день, когда сын выложил отцу деньги за ферму. Но оказалось, покупать-то почти и нечего. Долгов у отца было столько, что всех заработанных сыном денег едва хватило, чтобы заплатить половину.

– В тот день мы опять крепко сцепились. Отец уехал спать на соседнюю ферму. А утром, когда он вернулся, я спокойно сказал: «Ну, отец, теперь твоя очередь…» Знал, что делаю скверно, но завел тоже книгу расчетов. Зло и мелочно стал записывать, сколько съел отец, сколько чего заработал… Женился. Но я говорил уже вам – ушла. И вот живем двое. Старик ослаб. Плачет. Я ничего. Живи, говорю, на том свете все у нас поровну будет. А когда выпью, опять во мне закипает…

Фил положил щеку на два кулака и глядел мимо нас в ложбину, залитую майским туманом. Мы, признаться, чувствовали себя неловко при таком откровении и приготовились распрощаться.

– Посидите, – попросил Фил, – ужасно сегодня не хочется быть одному. Схожу за пивом… У нас гости! Не хочешь выйти? – крикнул он в глубину дома.

Старик опять надсадно закашлял и, видимо, отказался.

В это время во двор заехал красный грузовичок. Чернявый молодой парень ловко скинул из кузова десяток бумажных мешков с комбикормом. И, увидев в дверях хозяина с банками, крикнул:

– Фил, лодку я починил! Так что в обычное время…

Из дома опять послышался кашель.

– Жив твой работник?

– Плохо отцу. Надо бы в госпиталь. А на какие шиши?..

– Да… – сказал чернявый и, вытянув зубами сигарету из пачки, полез в кабину.

Мы тоже поднялись. Фил, пожимая нам руки, сказал:

– Извините. Я лишнее выпил, много болтал. Но ведь надо ж кому-то сказать. Хоть раз…