Земля зеленая

За ту неделю, что она пролежала, многие приходили поздравить с новорожденным. Первой явилась хозяйка — она зарезала курицу и напекла гречневых лепешек и почти полчаса просидела у кровати за ласковой беседой. За блюдом жаркого Тале передралась с малышами и так разозлила роженицу, что ребенок, пососав грудь, орал до самого вечера. А вечером зашел хозяин с двумя стаканами грога, пришлось глотнуть и самой Осиене, так что приятно закружилась голова и стало клонить ко сну. Ванаг с Осисом медленно пили и разговаривали так рассудительно, что приятно было слушать, хотя она уже давно не благоволила к хозяевам. А когда Бривинь туманно намекнул, что не мешало бы построить на острове домик и сдать в аренду, у нее стали гореть уши и замерло сердце.

Приехала сестра из Силагайлей. Сам Калвиц тоже собирался, да Светямур в Кепинях как раз сегодня гнул для него колесные ободья, надо было ему помочь. Калвициене заколола поросенка и привезла большую миску студня. Лепешки были из ячменной муки, но у Калвициене они получились мягкие, как пух, — по крайней мере так уверяла Осиене.

В пятницу вечером из Ритеров прибежала жена Головастого Лапсы. Осиене даже удивилась; когда-то они вместе готовились к конфирмации, но на родины друг к другу не приходили ни разу. Лапса иногда пробирался в Айзлакстский лес поохотиться, поэтому она принесла зажаренную с луком заднюю ножку дикой козы и каравайчик кисло-сладкого хлеба.

Оказалось, что обеим есть о чем поговорить. Торопливо, сгорая от любопытства, Лапсиене спросила, правда ли, что Иоргис Ванаг из Леяссмелтенов собирается свататься к бривиньской Лауре? К этому она возвращалась еще раза три, но Осиене толком ничего не знала. На поминках старого Бривиня ей показалось, будто ветер дует с этой стороны, но этого быть не могло: бривиньские и леяссмелтенские Ванаги близкая родня, чуть не двоюродные братья. Но по сведениям Лапсиене, они были сыновья не родных, а сводных братьев, так что Арп беспрекословно обвенчал бы Иоргиса и Лауру, если бы все остальное было как полагается. Нет, нет, и про это Осиене ничего не могла сказать, — ведь эти палейки такие скрытные, слова от них не добьешься. Так Лапсиене и не узнала самого главного, но она была из тех, у кого язык не знает отдыха. Говорили о полевых работах, о том, что собираются ткать будущей зимой. Ну конечно и мужей не забыли. Лапсиене, можно сказать, почти довольна своим Лапсой. Целых шесть недель в корчму не заглядывал; с тех пор как подрался с сыном заики Берзиня, скандалов больше не было. Раз как-то поругался с хозяином, хотел было ударить черенком вил, но старик отскочил в сторону, и все кончилось по-доброму. Только вот каждое воскресенье с ружьем шатается, прямо страшно, как бы не поймали, одна надежда на ноги, — смолоду-то бегал быстро. Осиене нельзя пожаловаться на своего Осиса, хоть насильно придумывай, что сказать, а сказать надо, хотя бы из приличия, если гостья о своем муже так чистосердечно рассказывает. Всем был Осис хорош, да курит этот мерзкий табак, так что дыханье спирает, — ведь чистые деньги прокуривает. Еще вот — смирный, как овца; хозяин на работе загонял, как последнего дурачка. А чтобы детей проучить — этого ни-ни, пока не хворала, до того распустились, что никакого терпения нет. Тут Лапсиене перебила ее: а ее Лапса уж очень — какое полено ни подвернется, тем и огреет; иной раз даже страх берет, как бы не искалечил. Да ведь с их Жаном иначе и нельзя, словно нечистый в него вселился. Как на грех лес тут же рядом, весной с деревьев не слезал, все штаны изодрал, чинить не успеваешь. Да вот на прошлой неделе — ох! словами и не перескажешь!.. У Озолиней на меже стоит заброшенный домишко, там прежде жил сумасшедший Лаускис. И занес же сатана туда мальчишку, неизвестно чего он там искал, по только влез в печку и разобрал до самого основания — все кирпичи, хорошенько сложил, как заправский печник. Совсем бы засек его Лапса, да как, черта, поймаешь — убежал в лес и там дотемна, до самой ночи просидел, ведь и выпороть такого не посмеешь: как бы не натворил чего; хоть тресни от злости — легче не будет.