Земля зеленая

Как только выпал первый снег, Андр Осис перестал по вечерам читать книги. Коротко и резко сказал: «Не буду», — и все. Своему другу Маленькому Андру признался, что не может терпеть, как эта прейлина, эта Лаура, сидит, зевая, делает вид, будто прочла и «Маяс виесис» и еще многое другое. Но батрачки догадывались о настоящей причине: Андр не выносил разговоров, которые начинались у женщин, пока он молча пробегал глазами содержание новой главы, — говорили о полотне на рубашки в приданое Лауре и о других важных делах в связи со свадьбой. Так, стало известно, что Саулит после случая в каталажке решительно отказался выступить при венчании с хором в церкви; но зато трубачи Спруки разучивали две новых песни. Пригласят ли участвовать в оркестре и Микеля Лазду с его барабаном? Понятно, что Андру Осису не было никакого, совсем никакого дела до бривиньской прейлины, ни до ее свадьбы, ни до барабана Микеля Лазды. Если слушателям все эти пустяки кажутся важнее, чем его книга, то их добрая воля, а он может читать и на другой половине: там ни Осиене, ни Мартынь Упит, ни отец никаких обсуждений не вели, а Браман всегда спал, укрывшись с головой пиджаком, и храпел на всю комнату.

Когда в комнате дворни Бривиней начинали жужжать три прялки, выходила с вязаньем и хозяйка. Лаура обычно сидела не то утомленная, не то задумчивая. Хозяин спешил набить трубку, чтобы не возиться с нею, когда Маленький Андр, заменивший прежнего чтеца, дойдет до самого интересного места. Но хочешь или нет — Либа заводила свое.

— Ах, да! — вздыхала она. — До чего часто не получается так, как думаешь и как бы хотелось! Чрезмерная гордость никогда к добру не приводит. Чем плох был Гулбис из Ленкманей? Пожилой, но разве эти молодые вертопрахи стоят одного рассудительного мужчины? А какой дом! Земля жирная, пшеницу можно сеять.

— Арендованный дом! — отозвался Ванаг. — Так близко от имения Зиверс в собственность ничего не продаст.

— Разве в арендованном жить нельзя? — отрезала Либа. — Райзниеце в Лунтах полный чулок денег хранит под сенником в кровати.

— Что ты, Либочка? — осторожно вставила Лизбете. — Гулбис из Ленкманей… У него ведь была та, курземка с деньгами…

— Тогда еще не было! — горячилась Либа. — С ней он познакомился на другой год, на Микелевской ярмарке, их свел лошадник Рутка.

Деньги… они водятся и у даудзеветцев, и у тауркалнцев, и у линдцев, но у такой — у серенки… Она едва удержалась от того, чтобы не выпалить что-нибудь скабрезное, на что дивайцы в подобных случаях были мастера.

— За тобой тогда увивался Приц Падег, — ласково, но лукаво напомнила Анна Смалкайс.

— Падег! — вспыхнула Либа. — Не болтай языком, как овца хвостом! Таких, как Падег, я могла бы иметь полдюжины. С этим голиафом одно разорение. Ему пять локтей сукна нужно на одни брюки.

Наверное, то была сущая правда, по крайней мере никто не оспаривал. У Лиены Берзинь чуть не вырвался смех, но вовремя удержалась. Сделала вид, что в рот попала кострика от кудели, и начала выплевывать.

Теперь приличия соблюдены, Либа могла откровенно продолжать о том, что было на уме:

— Дюжина Прицев Падегов не стоит одного Сипола! — Она обвела всех строгим взглядом, всматриваясь, не собирается ли кто-нибудь возражать. — Не пьет, не курит, работник первосортный. Спросите у Аузениете из Лиелспуре. Но разве мужчина умеет за скотом ходить? Корова у него — чистое золото, а сколько он выдаивает? И куда девается то, что выдоит? До вечера прокисает в немытой посуде. Девчонки бегают в рваных платьях, измазанные. Ах, кто не знает, какова жизнь сироток! Без материнской ласки, без теплого слова…

У Либы на глаза даже слезы навернулись. Пусть видят вез и понимают, что сам Сипол ей совсем не нужен, только от доброты сердечной она идет за него, только ради детей. Она не может спокойно видеть, как в щетине Сиполова поросенка, когда он бродит на паровом поле, вороны вшей клюют, а девочки до самой осени ходят с такими грязными ногами, что на них репу сеять можно. Что скажет бог на небе, если не найдется ни одной милосердной руки, которая протянется приласкать и пригреть бедняжек!

Хозяйка, кажется, понемногу начинала верить добрым намерениям и отзывчивому сердцу Либы.

— Нелегко тебе будет у Сипола, — сказала она сочувственно. — Каково нянчиться с чужими детьми!

Либа вздохнула так глубоко, что даже втянулся живот.

— Разве я не знаю, милая хозяюшка, разве я не знаю? Но каждому свое определено в книге жизни.

И она покорно склонила голову к кудели, словно читая эту книгу жизни. Ванаг слушал и покачивал удивленно головой: какие только поводы у них не найдутся, чтобы выйти замуж! Одна Анна Смалкайс не верила Либе ни на каплю. Она неуважительно высморкалась и завела разговор о другом, словно желая подчеркнуть, что, кроме Сипола и Либы Лейкарт, есть еще на свете и иные люди.

— В прошлое воскресенье Мартынь из Личей опять храпел в церкви, — заявила Анна во весь голос и разразилась смехом, слишком громким, чтобы быть искренним.

Посмеялся и Ванаг.