Земля зеленая

Не успев даже сесть как следует, снова продолжал разговор о Риге. За один час всего и не перескажешь. Летом дважды побывал в Солитуде, есть такая станция за Засулауком. Там был ипподром, бега. Картины — не лошади, тонкие ноги обмотаны, как кнуты, хвосты коротенькие, обрезаны до репицы. Публики — тысячи, верхние ряды под навесом поднимаются почти до крыши. Сам губернатор со своей барыней сидел впереди, за обитой бархатом загородкой. Таню Селезневу тоже там встретил. Прошлой осенью побывал с Мильдой в Латышском обществе, где ставилась пьеса «Девушка из Стабурага». Чудная вещь: деревья, берег Даугавы, вода и луна — все как живое. Шесть русалок танцевали, и одна из них была очень похожа на Таню. Но больше всего Альфреду запомнилась музыка, игравшая и во время перерыва, чтобы зрители не скучали. Музыкантов не видно, они сидят будто в яме, только дирижер на виду. Это — статный господин с очень ловкими руками, зовут его Зейфриц. Альфред, несколько раз повторил это имя, видно, оно ему нравилось. Вспомнив несколько мотивов из песен русалок, попробовал пропеть «Месяц ты мой серебристый», но следующую строчку забыл и пел без слов. Но зато уверенно пропел конец — «Пусть серебрится свет твой у реки, там, где хоровод русалок…» Заметив, что Латыня за буфетом опустила вязанье на колени, повторил еще раз, громче, вибрируя на высоких нотах так, будто не столяром работает в Риге, а обучается пению.

Андр Осис поднялся заметно охмелевший — сам не понимал отчего, с непривычки или от рассказов и песенок Альфреда Ритера, а может быть, от всего вместе. Выходя, споткнулся обо что-то, шатаясь, проковылял несколько шагов, но на ногах удержался. По дороге к станции Альфред вспомнил о Карле Зарене.

— Вы не знаете, как он поживает? — Альфред не считал зятя Иоргиса Вевера настолько близким знакомым, чтобы говорить ему «ты». В корчме неоднократно называл «господином Осисом», отчего у Андра начинали гореть уши. — Вы не знаете, как ему живется? Мне думается, что он не очень счастлив. Жена, говорят, неплохая, но он все же несчастлив. Насколько я мог понять, она особа довольно грубая, неинтеллигентная, мне думается, даже немного неряха.

Андр знал это так же, как и вся волость. Заренская Зета — из айзлакстцев, рослая, как гренадер, говорила басом, вечно носила стоптанные, покрытые засохшей грязью, высокие сапоги. Ей больше правилось запрягать лошадь, ездить в лес, шлепать в хлеву по навозной жиже, чем сидеть дома или стоять у плиты. Даже чулки ей свекровь чинила. Все же старые Зарены любили невестку: она была не злая, заботы по хозяйству с первого же дня взяла в свои руки, с работниками ладила, а главное — потому, что просроченные проценты были уплачены в банк полностью и над домом уже не висела угроза продажи с торгов. То, что Карл ходил мрачный и молчаливый, обрастал бородой и забывал умыться даже по воскресеньям, — это пустяки, привыкнет и будет жить, зато Калназарены спасены…

Дорога была довольно сухая, а если и попадались лужи, то их легко можно было обойти — молодой месяц блестел сквозь холодную осеннюю мглу. Над Вайнельским болотом расстилался белый туман. «Должно быть, такая же мгла стелилась, когда сюда забрел и простудился тут старый Бривинь», — без всякой связи промелькнуло в голове Андра.

Да, Альфред Ритер уехал. Стоя на ступеньках вагона, приподнял шляпу — это была красивая мягкая шляпа, он мог носить такую, потому что жил в Риге. «Передайте привет Карлу Зарену!» — крикнул он, когда поезд уже тронулся. Означало ли это, что Андр должен тотчас же пойти в Зарены и передать?.. Но ведь у Рауды они попрощались сами… Альфред Ритер такой воспитанный и умный, не всякий раз поймешь, что он думает.

Андр смотрел в белую мглу, хотя там ничего не было видно. Такой же туман и у него в голове. После теплой комнаты стало холодно и неприятно. Идя дальше, опять начал думать о Карле Зарене. «Ну, зачем он прозябает со своим гренадером, обутым в высокие сапоги? Ведь она предпочитает ездить в лес, чем штопать чулки… А в Риге Карл мог бы заработать тринадцать рублей в получку, бывать на бегах, смотреть в театре „Девушку из Стабурага“»…

«Пусть серебрится свет твой»…

Месяца уже не видно было, только желтое лучистое кольцо мерцало вокруг того места, где он скрылся.

У Андра в памяти — тоже лучистый след, в ней тоже что-то хранилось. Идя дальше, он спохватился, что все еще думает о Карле, думает не отрываясь, поспешно, словно стараясь нагнать что-то. Снова видел, как вместо Альфреда Ритера стоит на ступеньках Карл, поднимает черную мягкую шляпу и кричит: «Передайте привет Андру Осису…» Вздрогнул и всмотрелся во мглу, будто оттуда его кто-то окликнул. Потом представил Карла стоящим на агенскалнском пароходике почему-то с тремя мачтами и с надутыми ветром парусами, как на листке, где напечатана песенка о стройном корабле Норвиля в Лондоне,[64] у устья Темзы… Через минуту видел Карла уже в сосняке Агенскална, таком густом, что приходилось раздвигать ветки, чтобы пробраться; за руку он держал девочку с широкой лептой в волосах, как у девочек Сиполиене в церкви…