Земля зеленая

К самому концу торгов пришла молодая хозяйка Калназаренов, должно быть опасаясь, как бы муж после торгов не зашел в корчму. Молодая женщина была из айзлакстцев, и знакомых у нее здесь не было, но по своему замкнутому характеру она в них и не нуждалась. Большая и неуклюжая силачка, легко поднимавшая на плечи трехпурный мешок, сидела в сторонке на пустой пивной бочке, закутавшись в шаль, и ждала, когда муж кончит подсчет денег.

Около телеги Баумана снова поднялся шум. Обе женщины взваливали на подводу доску с вальками и большую бадью для корма скота, обручи на которую набил в свое время Андр. Бите только что подкатил капустную кадку. Бауман страшно ругался. По его мнению, хозяин Озолиней нарочно нагнал такую высокую цену. Приц даже ногой ударил по кадке.

— Безголовые! Рубль десять копеек за такой хлам! Шестьдесят копеек — красная цена! Очень нужна была вам эта дрянь! У вас самих нет, что ли, капустной кадки? За рубль с пятаком этот нищий мог себе оставить!

Бите и женщины, видя, что попали впросак, ворчали в ответ и старались взвалить вину друг на друга. Обнаружив новый изъян, Бауман даже подскочил:

— И на дне дыра… Пропали деньги! Весь сок стечет, вся капуста пропадет! На телегу и класть не буду! Топором! На дрова! Рубль десять на ветер бросили, псу под хвост! Где у вас глаза были?..

Битиене наскочила на Бите.

— Где глаза были? Ты у Озолиня перебил!

— «Ты перебил…» А кто меня в бок подталкивал? «Бери, бери, иначе старик Озолинь возьмет!» Только и остается, как Приц говорит, на дрова! Рубль десять — псу под хвост. А сама ты что зевала? Ведь первая осматривала.

— Разве я без очков вижу? — Битиене налетела на дочь. — < У тебя глаза моложе, куда глядела! Кому добро достанется, когда умру?

Бауманиете зло взвизгнула и зажужжала — не как пчела, а как целое осиное гнездо.

— Умрете!.. Сорить деньгами только умеете, не наживать. Юбку и ту не оставите в наследство!

Наконец, погрузив вещи на телегу, они уехали, продолжая браниться. Покупатели насмешливо кричали им вслед:

— Храните под замком!.. Под кроватью!.. Как бы Осис не выкрал у вас обратно!

Несмотря на богатство и на покупку Яунбривиней, семья Бите не имела здесь ни одного друга или доброжелателя.

Турс кончил торги непревзойденной шуткой: продал себе молоток, которым все время отстукивал. Сам оценил, сам надбавлял, стыдил себя за скупость, хвалил вещь, добавляя по десять копеек, дошел до рубля и стукнул последний раз. В лавке у Миезиса такой трехфунтовый молоток можно было купить на вес за тридцать копеек. Не торги, а целое представление, только поэтому все так долго и не расходились.

Последними ушли испольщики Робежниеков — Свикис и Стразд. Восемь лет прожили в одном доме — в волости смеялись: не испольщики, а родные братья. Они никогда не ссорились, жены их не ругались, дети не дрались. Теперь Робежниеки купил немец Ибсен из местечка Плявиняс, испольщикам в будущий Юрьев день надо убираться из усадьбы. Вместе жили и работали, вместе готовились перенести и разорение. Найти новое место ни одному из них не удавалось, они решили попытать счастье по-другому, оба были уверены, что так получится лучше. Свикис облюбовал у станции пурное место рядом с Земитом, — бревна на постройку завезет зимой, пока есть своя лошадь, работу, может быть, удастся получить у дорожного мастера, он платит шестьдесят копеек в день. У Стразда появилась надежда поступить старшим батраком к Рексону в Зоммерфельд — теперешний, Марков, останется там за простого рабочего, потому что не умеет обращаться со жнейками. Ни Свикису, ни Стразду ничего не надо было покупать, пришли только поучиться, как это люди избавляются от лишнего хлама.

— Корыта и кормушки надо будет сбыть с рук заранее, — сказал Стразд, когда свернули на Спилву. — Ты видел, на торгах такие вещи уходят почти даром.

— Да, — согласился Свикис. — То же самое — и твою лошадь. Кто в волости не знает, что она почти слепая.

— Да, — в свою очередь согласился Стразд. — Нужно попробовать сбыть ее на Клидзиньской или Кокнесекой ярмарке. Тебе придется со мной поехать.

— Как же иначе. Запрягу своего коня, не идти же тебе пешком обратно. Да и язык у тебя плохо привешен — не сумеешь расхвалить, как надо.

Самое главное — хороший оценщик! — восторгался Стразд, хлопая по плечу приятеля. — Видал, как этот лубанец ловко зубы заговаривает? Кто бы мог подумать, на него глядя!

— Только Турса пригласим, никого другого! Для него три стакана грога не жалко.

— Один — перед началом, два — после. Если перед началом переберет — ничего тогда не выйдет.

— Эх, остался бы он здесь до будущего Юрьева дня. А то ведь комиссар может заставить Зариня его уволить, так же как сына Калнасмелтена.

— Турса не уволят, он по-русски говорит лучше самого Зариня.