Земля зеленая

Себе и Андрею Андр приготовил ночлег в пустом сарае. Женщин с детьми поместили на чердаке жилого дома. Уложив Марту спать, Анна спустилась вниз, она хотела еще пройтись по опушке леса. Ночь была тихая, звездная, но на траве лежала густая роса. Калвиц предостерегающе прокричал вслед, чтобы поберегла туфли и не промочила ноги. Потом прислушался к тому, что делает на чердаке Мария, и засмеялся.

— Андрей, слышишь! — сказал он тихонько. — Какая у тебя жена смешная. Мне кажется, что она и вашу малютку заставляет читать молитвы.

— Эх! — Андрей махнул рукой. — Ничего с нею не поделаешь. В Агенскалне полно всяких сектантов, она с ними водится. — Потом, должно быть, почувствовал, что не пристало жаловаться на собственную жену. — Сектанты и мещане кругом, — разумного человека среди них не найти. Все же она работает, шьет вместе с Анной. Лавочники на базаре Берга — отменные шкуродеры, хорошо, если шестьдесят копеек ей удается в день заработать.

Он опять свернул разговор на дивайцев. Каково теперь в Бривинях? Новый хозяин, вероятно, повел дело по-настоящему?

Каково в Бривинях, он завтра сам увидит, отвечал Калвиц. К матери в Ритеры надо съездить, это, пожалуй, важнее. С размахом хозяйничает бривиньский Ешка, но разве такому пьянице что-нибудь удастся? Богатую жену привез из Курземе, по не помогут и ее тысячи. Старый бривиньский хозяин был неглупый человек. Но и самый умный может оступиться, дать маху. Зачем надо было пускаться на такое с этим хлевом? Гибель несчастных животных не осталась без возмездия. За двадцать пять рублей не купишь даже такого негодяя, как старый Браман. Конечно, божий суд и все подобные бредни старых людей — пустяки, но в самой жизни есть свой закон. Рано пли поздно добро и зло оплатятся. Пусть не надеется бривиньский Ешка стать когда-нибудь на ноги. Совесть должна его мучить больше, чем покойного мучило мычание сгоревших коров.

Он вдруг замолчал — возвращалась Анна. Всем пора на боковую.

На чердаке свежее сено застлано чистыми простынями. Девочки уложены посередине. Жена Андрея легла с краю. Она еще не заснула, — по шуршанию сена Анна поняла, что невестка не в духе. Понятное дело, лечь спать для этой жительницы Агенскална дело сложное: край верхней простыни должен быть отогнут над одеялом, перину надо взбить, вторую, парадную, подушку надо прислонить к стене, за спиной. Здесь же пододеяльника не было и в помине, под голову вместо подушки положено сено… Засохшие цветы еще благоухали в темноте, перебивая запах увядающей березки. Анна не знала, нравится ли Марии этот чудесный аромат, слишком уж привыкла невестка к запаху той жидкости, которой каждое утро смачивала из маленького флакона отворот блузки и носовой платочек.

Нет, Мария просто-напросто немного побаивалась темноты. Дети сразу заснули, она оставалась одна в этом странном помещении, где в двух шагах от слухового окна темнота переходила в полный мрак. Несколько раз что-то пролетало с легким жужжанием над самым лицом, задевая нос трепетным крылышком. Сразу узнала — ночная бабочка, но ведь нельзя поручиться, что она не сядет на нос и не укусит.

— Там наверху пищат мыши! — сказала Мария, теперь уже на самом деле рассерженно.

Анна прислушалась. Откуда могут появиться мыши за стропилами? Нет, там, как на всех чердаках, ласточкино гнездо, — ласточка греет своих птенцов и, убаюкивая их, тихо что-то щебечет. Чудесное соседство! Одна — наверху, и они здесь, на семь футов ниже, — все три матери со своими птенцами! Анна тихо обняла Марту, девочка тесно прильнула к ней.

Слуховое окно осталось открытым. На дворе тепло, как перед дождем, хотя вся трава в росе. Через окно на чердак вливался сумрак ночи. Над головой косо поднимался скат соломенной крыши с желтеющими полосками еловых жердей. Из леса не доносилось ни малейшего шороха. Но это затишье на какой-нибудь нас. А потом ветерок разбудит еловые ветки и загудит в кронах старых осин и вязов.

На ветвистой козьей иве — единственном дереве, росшем на обочине у домишка арендатора Силагайлей, трещал кузнечик — так упорно и сердито, словно его кто-то дразнил, проводя веточкой по усам. Марии и это не по душе. Она обозвала его сверчком и сказала: ночь дана для того, чтобы спали и всякие зверушки не производили бы глупого, ненужного шума.

Но кузнечик вдруг замолк; Мария опять встревожилась и приподнялась на локте.

— Послушай, послушай! — зашептала она совсем взволнованно. — Кто это там так противно тарахтит?

— Никто не тарахтит, это кричит дергач во ржи Калвица. Натяни одеяло на голову и не мешай спать.