Земля зеленая

— Придется, ведь в другом месте лучше не будет. Правду говоря, здесь-то еще жить можно. Пастбище плохое, но зато простор, есть где скотине погулять, да и кусты кругом, овод не одолевает. Комната своя, отдельная, не так, как у других, — по две семьи вместе ютятся, дети дерутся, женщины около одной плиты ругаются. Хозяин — плохого слова о нем не скажешь, испольщика за человека считает. «Возьми мешок и насыпь», — разве другой пустит так в свою клеть? Весной в магазине поручился. А осенью придется новую лошадь покупать — прасол Рутка без поручителя не доверит.

— Ванаг поручится, не откажет… — Тут Мартынь Упит порывисто тряхнул головой. — Ну да ведь ты и сам — овечья душа: только помнишь, что он тебе, а что ты ему — знать не хочешь. Сам царапаешь землю старой бороной, а хозяину уже четыре с зубьями сделал. Нужны ли колья для скирд, или корыто сколотить, иль на кадку набить обручи — все это чьих рук дело? Много ли раз за лето ты после обеда давал костям покой?..

Испольщик отмахнулся почти сердито:

— О пустяках говорить не стоит. Как не сделать, если тут же при доме живешь и видишь, что требуется. В таком большом хозяйстве каждый день приходится что-нибудь да поделать. Много времени на это не нужно, а кости я и в гробу протяну.

— Именье у него, а не усадьба, — сам хвастается. По правде говоря, для тех же починок ему нужно держать какого-нибудь старикашку, не попадись ему такой услужливый кукушкин батрачок, как ты, такой бессребреник-испольщик.

Это показалось даже добродушному и тихому Осису слишком обидным, он почувствовал себя оскорбленным и с силой провел ребром ладони по усам.

— Ну, положим, услужливее тебя батрака не сыщешь. Даже в воскресное утро тебе не спится.

— Поспал бы, да невмоготу под утро, — оправдывался Мартынь, чуть смутившись.

Но Осис его не слушал.

— У тебя что утро, то и вечер, а знаешь ли ты, сколько получает старший батрак в настоящем именье? Именье — да, у Бривиня-то оно, пожалуй, есть, а у тебя что? Сапоги и те за шесть лет не удалось справить. Радуешься, если он тебе привезет новую пару постолов или фунт табаку. А разве ты сам не заработал бы на это?

Мартынь смутился еще больше, как всегда случалось с ним, когда одного бахвальства оказывалось мало, и сконфуженно пробормотал:

— Пропиваю я многовато…

— Да много ли у тебя уходит на пьянство? Всего две рубахи у тебя, да и те не держались бы на плечах, если б Лиена Берзинь не чинила.

— Лиена — золотой человек! Если б те две батрачки были такие же, то в этом году в Бривинях…

Но на этот раз переменить тему разговора не удалось: Осис твердо решил высказаться до конца обо всем, что они обсуждали с Марой.

— Разговор идет не о Бривинях, а о тебе. Как долго думаешь ты бродяжить по волости и помогать хозяевам копить богатство? Работаешь за двоих, а что получаешь? Хозяин использует тебя, как последнего дурака, за стакан грога ты готов из кожи лезть.

Мартынь Упит густо покраснел. «Из кожи» — то же самое и Галынь говорит; очевидно, все они так думают о нем, судачат за его спиной. Но испольщик не дал Мартыню времени, чтобы рассердиться.

— Даже этого тряпичника Звирбула из Гаранчей ты не стоишь. Что говорить о Звирбуле! Деньги копит, подожди немного — выстроит домишко у станции. Когда мне было тридцать два года, как тебе, Анна уже коров пасла у хозяина, а Андр цевки Маре наматывал.

До сих пор весь смысл жизни для Мартыня сводился к тому, чтобы его считали первым батраком в волости, восхищались им, хвалили. А теперь хулят, прямо в глаза дураком называют, сравнивают с этой обезьяной Звирбулом из Гаранчей! Что испольщик говорит в его пользу, трудно было понять, — Мартынь чувствовал себя глубоко оскорбленным и униженным. Горло сжалось, слова зазвучали глухо и казались чужими:

— Нашел, чем кичиться! Разве твой Андр и Анна не такие же батраки? Разве Тале за миску щей по субботам всю неделю не вертит прялку с цевками для хозяйки? И ты сам — разве не вскочил раньше моего и не помчался с топором к выгону? Что ты других коришь? Кто из кожи вон лезет, если не ты?

Что правда, то правда. Но Осис не сердился понапрасну и не обижался, он привык все взвешивать, говорил медленно и обдуманно.