Пока Бойс медленно шел по песчаным равнинам между Кераком и Городом Колдунов, вокруг его коленей кружилась голубая дымка. Он поплотнее завернулся в синюю накидку, поскольку воздух был влажным и холодным. Под накидкой у него были туника и рейтузы из кладовых Керака, а на груди пылал красный крест крестоносца.
Тот самый крест, который носили люди, шестьсот лет назад глядевшие на Иерусалим. Никто из обитателей замка не носил крест на спине — в знак того, что паломничество завершилось успешно, хотя все, кроме Танкреда, еще не потеряли надежду на это. Для них время застыло, когда они вошли в это облачное забвение, где солнце никогда не восходит и не садится.
Бойс в сотый раз дотронулся до своего лица, чтобы убедиться, что чары Танкреда сумели отпечатать на нем самодовольство, отличавшее Гиллеама от самого Бойса. От золотой бороды, росшей в течение многих дней — недель, возможно, месяцев — его выздоровления, остались только свисающие усы крестоносца. Внешне Бойс не отличался от Гиллеама.
Но он оказался в безымянной опасности. Вспомнив Хью де Мандо, Бойс содрогнулся. Быть одержимым чешуйчатым демоном, как Хью... и чтобы тебя порвало, как тряпку, когда демон решит проявить себя...
Нет, ничто не принуждало его так рисковать ради крестоносцев. Он рисковал по собственной воле. Рисковал из-за... благодарности? Родства? Бойс знал, что это было не так. Он бы пошел, даже если бы Керак никогда не стоял на этих скалах, а Годфри с Гиллеамом были просто прахом в мире, где они родились.
Он должен был пойти, и он знал это — из-за женщины, чьего лица он не помнил, женщины, на секунду оглянувшейся через плечо в кусочке воспоминаний и улыбнувшейся из-под железной короны.
Бойс считал, что она жила в Городе. Танкред рассказал ему об этом, а также о связи, соединяющей Керак с Городом.
— Ты спрашивал об Оракуле, — напомнил Танкред час назад, сидя в кресле с высокой спинкой в своей келье и вертя в пальцах кубок с вином. — Прежде чем ты уйдешь, думаю, тебе стоит услышать ее историю. Она... — Маг заколебался и посмотрел на вино. — Она дитя моего единственного ребенка, — наконец объяснил Танкред.
Бойс выпрямился на стуле, непроизвольно издав звук удивления.
— Значит, она жива! — воскликнул он. — Я думал...