Ничто не дает лучшего представления о богатстве фантазии и воображения русских, чем народные сказки. Нет другой такой страны, в сокровищнице которой хранилось бы так много волшебных историй — искренних, мудрых и полных жизненной силы. В отличие от немецких сказок, здесь нет и в помине страха смерти. Напротив, они рассказывают о том, как выживают слабейшие, эти сказки полны очарования и грубоватого народного юмора. В них скромный простой человек торжествует над богатым и влиятельным, побеждает сила правды и чистого сердца, прославляются любовь и почитание природы. Рыба с волком здесь разговаривают, как братья; герои причудливы и фантастичны. Вот Баба-Яга, злая ведьма, летающая в ступе по воздуху, погоняя метлой. Она живет в избушке на курьих ножках, которая может пуститься вдогонку за своей жертвой. А вот Кащей Бессмертный, злой колдун, хранящий секрет своей власти — иглу — внутри яйца. Есть тут и рыбак с жадной женой, потерявшей все из-за своей непомерной алчности, Снегурочка, сотворенная из снега, которая тает под лучами весеннего солнца, Дед Мороз с леденящим дыханием, с огромной косматой бородой и с волосами, похожими на снежные вихри.
В этих сказках снова и снова появляется Иванушка-дурачок, простоватый малый, который все спит на печи, но в конце концов оказывается гораздо сообразительнее, чем считали окружающие. Также часто встречается и Иван-царевич, самый добрый и искренний, обычно младший из трех братьев, который так покорен судьбе и верен своему слову, что соглашается взять в жены лягушку. В одной из множества сказок о Жар-птице Иван усердно сторожит сад своего отца и ловко вырывает перо из хвоста Жар-птицы. С его помощью Ивану удается победить злого Кащея и добиться исполнения своего сокровенного желания.
Передаваемые с незапамятных времен из поколения в поколение нянюшками и бабушками, любимые народные сказки стали неиссякаемым источником, из которого черпали вдохновение русские художники девятнадцатого-двадцатого столетий. Причудливые сюжеты, рифмы и отзвуки этих сказок вплетались в стихи Пушкина, рассказы Гоголя и произведения многих других российских писателей.
Полные мудрости и поэтичных повторов, эти народные сказки с их утешающими и убаюкивающими выражениями («утро вечера мудренее», «любовь — золотой сосуд, он гнется, но никогда не бьется») звучат как музыка. И это не случайно — дело в том, что в самой сущности русского фольклора лежит песня.
Русские от природы очень музыкальны, и их песни издревле отражали их жизнь и историю. В этих песнях тесно переплетаются ритм, слово и мелодия; по русской пословице, «из песни слова не выкинешь». Народ сочинял былины, прославлявшие героев, песни хороводные и плясовые, рождественские гимны и крещенские колядки, предсказывавшие судьбу, песни, с которыми убирали урожай, песни о солдатской доле, плачи и любовные страдания. Люди выражали в песне все — труд и игру радость и горе.
Красота этих песен и зажигательность народных танцев России были почти неизвестны на Западе в начале девятнадцатого века, но музыка великих русских композиторов выросла на их основе. Глинка, Мусоргский, Римский-Корсаков, Чайковский и Стравинский — все они находили в фольклоре и народных песнях темы и мелодии, которые органично вплелись в их музыку. Яркие русские народные танцы со временем проникли в балет, и
Когда читаешь воспоминания иноземцев, посещавших Россию в прошлые века, всегда встречаешь упоминание всеобщей любви народа к музыке. Путешественники единодушно рассказывали не только о том, как много, но и как замечательно пели русские. Страна, казалось, была наполнена мелодиями. В России пели, когда ехали на лошадях, гребли на лодках, продавали товары на улицах, работали в поле или просто отдыхали. Джон Карр заметил: «Где немец курит в свое удовольствие, русский поет».
В конце восемнадцатого века Вильям Кокс, воспитатель юноши из знатной английской семьи, сопровождавший его в путешествии, писал: «Проезжая по России, я был удивлен музыкальностью местных жителей и их любовью к пению. Даже крестьяне-возницы и ямщики, как только взбирались на облучок, тут же начинали напевать какую-либо мелодию и продолжали петь безо всяких перерывов в течение нескольких часов. Но что меня еще более удивляло, так это то, что иногда они разыгрывали целые представления, исполняя разные партии; я часто наблюдал, как они вступали в своеобразный музыкальный диалог, состоявший из взаимных вопросов и ответов; казалось, они, распевая, ведут обычный разговор. Ямщики пели от начала до конца перегона; солдаты пели на марше; жители сел и деревень — за любой, даже самой трудной работой; из церквей доносились стройные гимны, и среди вечерней тишины я часто слышал, как в воздухе разносились звуки мелодий из окружавших деревень».