Земля живых

Версия не подтвердилась, а проблема осталась. И Свиридыч решил так: нормальных людей, неэлектриков, негоже в воду бросать, что живых, что мертвых… И неплохо, чтобы авторов этого непотребства словили те, кому положено, кому за это деньги платят. Помогать им, теряя время на показания и прочие формальности, резона нет. Но и мешать, вновь прятать концы в воду, незачем. Так что они уедут, а мертвец пусть остается на берегу. Сейчас, по ранью, место пустынное, а днем кто-нибудь на труп наткнется. Не сегодня, так завтра – учитывая, сколько утопленник пролежал на дне, особой разницы нет.

Озвучить свое решение Свиридыч не успел. Николка заорал, и каким-то не своим, тонким детским голосом, словно помолодел мгновенно лет на пяток:

– Папка-а-а! Он шевельнулся!!!

3. Не всякий, кто пришел на похороны в черном, носит траур (продолжение аудиозаписи)

Питер вымершим и безлюдным выглядел, но все же на похороны Кобылы сотни три народу собралось, и затем помаленьку подтягивались. Всех мастей: и феминистки, и «радужные», и активисты от партий каких-то никому не известных, и прочая публика, которую хлебом не корми, лишь дай на митинг или шествие сходить, себя показать, на людей поглазеть. Родственники покойной на фоне всей тусовки как белые вороны смотрелись: ни флагов у них, ни баннеров, ни футболок с надписями…

Хоть и похороны, а поработать пришлось. На кладбище заявились «цитрусовые». Причем прошли не через главный вход, там и ОМОН был, и пара автозаков. С другой стороны притопали, через боковой какой-то вход или служебный. Сплошь парни, все в черном, все, как в ориентировках пишут, «спортивного телосложения»… А вместо цветов-венков с собой дреколье притащили. Натуральные жердинки метра по полтора длиной и толщины приличной, и с одного конца заостренные. Причем осиновые колья, не какие-нибудь еще.

А чтобы никто с ольховыми или другими не спутал, с боков затесаны и надписаны маркером, крупными буквами: «ОСИНОВЫЙ КОЛ». Может, только Кобыле в свежую могилку вколотить собирались, а может, заодно и папашке ее, Мерину Лошаковичу, давно уже здесь, на Никольском, обосновавшемуся. Чтобы дважды не ездить.

Но что бы они ни затевали – не выгорело. Мы ж не зря зарплату получаем, и нельзя сказать, что маленькую. Сработали жестко, но аккуратно, причем вдали от камер. И поехали дурачки со своими колышками в райотдел, на оформление. А мы остались…

И я остался, хотя как раз срок моей пересменки подошел и мог спокойно хоть в гостиницу, хоть к Люське. Но я договорился с Майком о подмене: мол, я сейчас драгоценное тельце постерегу, а он после полуночи. Ему хорошо: и днем свободен, и часть ночной смены подрыхнуть можно, и мне: ну что мне сейчас делать у Люськи без Люськи?

Это стало моей ошибкой… Очередной, но не последней.

А траурный митинг тем временем своим чередом шел – рядом с церквушкой, на свежем воздухе. Правда, о том, что он траурный, можно было только по черным лентам на венках догадаться. И с формальной точки зрения митингом он не был – похороны, дело частное и семейное, на митинги и шествия чоповцам со служебными стволами являться закон не велит. А так митинг как митинг, все те же песни о главном. Главный хит сезона: эпидемия как результат секретных экспериментов кровавой гэбни. Но аранжировки актуальные: совсем недавно власть ругали за то, что ничего не делает; теперь, после объявления РУБ, – за все, что делает…

Рядом со мной Лариосик оказался. Коллега, но из местных, питерских. Мы с ним шапочно знакомы были, наши шефы вечно на одних и тех же мероприятиях отирались, а у него шеф – депутат питерского ЗакСа, из оппозиционных. И даже не просто депутат, а замглавы не то комитета, не то комиссии по какой-то хрени.

Обычно Лариосик похохмить любил, всегда пара свежих анекдотов наготове. Причем юмор у него чернушный, как раз для кладбища. А тогда стоял с таким видом мрачным, словно Кобыла ему пяток миллионов задолжала без расписки, под честное слово, да так и не отдала, копыта откинула.

Но, похоже, и Кобыла, и ее похороны Лариосику абсолютно до лампочки были. Он все больше на тот мостик поглядывал через речку Монастырку, где вход на Никольское.

Спросил я у него: еще, дескать, гости незваные ожидаются, кроме «цитрусовых»? А он как-то невпопад отвечает: лучше бы, мол, Кобылу где-нибудь подальше отсюда зарыли. На Южном, например. Место не из престижных, но лучше бы там.

Я не понял. Он растолковал: мы сейчас на острове, на небольшом – с одной стороны Нева, с другой – Обводный, еще с двух – Монастырка. И островок этот – самая настоящая ловушка. Мостики узкие, и мало их, и далеко друг от друга находятся. А там, где два больших моста – Обуховский и Монастырский, там как раз два выхода из метро совсем рядом, для полного счастья. Я снова не понял: при чем тут метро-то? Объявили ведь вчера по ящику, что эвакуация проведена успешно, что разблокируют через три дня самое позднее.