Земляки по разуму

Нет, об этом Траху даже думать не хотелось, но перед мысленными оптическими присосками, внутренними, так сказать, линзами возникали противоестественные картины. Чтобы избавиться от наваждения, профессор начал их рисовать и аннигилировать. Белые вспышки поглощали зарисовки, на которых глаз опытного искусствоведа мог бы подметить много схожего с набросками Лаокоона и «Последнего дня Помпеи».

И тут на экранах снова возникло изображение. Несколько секунд Трах тупо таращился на него, а затем испытал настоящий шок. Он, конечно, догадывался, что парламентеров можно было разукомплектовать, но быстрота, с которой это было сделано, его поразила и сказала о многом — никакого компромисса между его сородичами и теми, кто пришел по их гонады, быть не может.

***

Вино вернуло впалым морщинистым щекам румянец, а глазам — соблазнительный когда-то блеск.

— Все будет хорошо, — провозгласила Варвара Моисеевна, положила руку на колено подруги и доверительно наклонилась к ее уху. — Кстати, появилась у меня тут одна задумка.

Алкоголь не только дает возможность видеть все в розовом цвете, но и слышать все в ля-ля-мажоре. Поэтому Наталья Семеновна не отшатнулась в ужасе от слов, из которых можно было предположить, что подруга предлагать ей сбегать за следующей бутылкой, но, наоборот, поощрительно ей улыбнулась.

— Несерьезно у нас как-то все это, — начала Цугундер. — Вот, помнишь, в старые добрые времена мы всегда, по старому русскому обычаю, пили все время втроем. Бывало, посмотришь в твои глаза, в Жулечкины и на душе становится теплее…

— Ты хочешь привести сюда собаку? — слегка удивилась Наталья Семеновна скорее тому, что еще может в сложившейся ситуации удивляться, нежели идее подруги, в которой, как ни странно, ей почудилось рациональное зерно. Ведь в самом деле, им обоим было о чем вспомнить.

Варвара Моисеевна отрицательно покачала головой и продолжала:

— Нет, хотя я и понимаю, что маленькой моей еще более одиноко, чем нам. Я о другом. Вот сидим мы здесь вроде бы втроем, пьем как бы за здоровье твоей дочери, а она на именинницу совсем не похожа.

— Еще бы, — вздохнула Наталья Семеновна. — Она, вообще, не к столу будь сказано…

— Вот и я о том же! — подхватила подруга. — Давай и ей нальем!

— Как это? — снова удивилась Наталья Семеновна, но уже по ходу дела. — Куда, в капельницу, что ли? Боюсь, что тогда за ее здоровье нужно будет не пить, а бороться…

— Ну зачем же сразу в капельницу! — возмутилась Цугундер. — Разве я не понимаю, что внутривенное питание нельзя путать с внутривенной закуской! Есть и другой способ порадовать ее организм.

— Какой способ?

— Клизма!

У матери Саньковской округлились глаза, а ее дочь внутренне содрогнулась и вообразила, что в ужасе закрыла глаза.

— Извини, подружка, но ты, кажется, перебрала, — холодно произнесла Наталья Семеновна.

— Отчего же, — не согласилась с ней Варвара Моисеевна. — Заодно и желудок ей промоем. От шлаков.

— Ты бы лучше себе мозги промыла. От шлаков.

— Нет, Наташа, я дело говорю, ты сама подумай, ведь никто ничем не рискует, а это может вернуть ее к жизни!

Наталья Семеновна обратила взор на подругу и постепенно отчужденность в ее глазах сменилась сомнением, которое, если правду говорят, есть первоисточник любого открытия. Засомневался Лобачевский в геометрии Евклида, ковырнул поглубже да вытащил на свет божий неевклидову геометрию, показалась Дарвину библейская версия происхождения человека подозрительной и родилась теория эволюции видов. Примеров, короче, великое множество и вскоре колебание во взгляде матери Марии сменилось решимостью.

— Что ж, ты права, — промолвила она. — Мы ничем не рискуем.

Спустя короткое время Саньковская почувствовала как ее тело перевернули на живот и приподняли. Вскоре через пуповину к эмбриону устремились первые капли дешевого портвейна, и желание сгореть от стыда сменилось менее самокритическим. В самом деле, важен ведь конечный результат, а ей так хотелось забыться и расслабиться.

Мысли о потенциально мрачном будущем подернулись дымкой оптимизма, который был следствием жизненного опыта, подсказывавшего, что рано или поздно все разрешается и проблемы нужно решать в процессе их возникновения, а не подходить к ним, изможденной борьбой с тяжкими предчувствиями. Мария ощутила нечто вроде невесомости, и это опять повернуло течение ее мыслей к местопребыванию мужа, но теперь Космос — Великий и Ужасный, не пугал ее холодными и колючими гвоздями звезд, забитыми в крышку гроба, обтянутого черным крепом. Сейчас он представлялся ей мягким плюшевым мишкой в костюме звездочета. Далекие светила чужих планет были бриллиантовой пылью, рассыпанной щедрой рукой доброго волшебника…

Спиртное ли, любящее ли сознание было тому причиной, но, представив себя космонавтом, Мария погрузилась в анабиоз, то есть, попросту говоря, уснула. Эта ассоциация породила странный сон, в котором все было на редкость реальным.

Саньковская вдруг почувствовала, как чья-то рука дергает ее за плечо, а голос Длинного, в котором присутствует изрядная доля истерии, звучит над самым ухом: