Земляничный год

Да кто ты такой есть, вообще-то говоря, чтобы я тебя слушалась и ставила в известность?! И где ты был, когда я водкой глушила боль и любовь к тебе, а?! Возвращайся к своей Каролине, а меня оставь в покое!

На самом деле она не сказала ни слова.

Они проехали поворот на Жадов, потом свернули к Урли.

Еще совсем чуть-чуть, пару минут – и она будет у себя, в своем милом домике, и там…

А дальше она не знала, что будет делать.

– Эва… если будет нужно… ты, пожалуйста, имей в виду… я готов дать этому ребенку свою фамилию. Я его признаю своим.

Она впервые за все это время прямо взглянула на него.

Он смотрел на дорогу, а на лице у него была написана такая решимость, которая очень не помешала бы сейчас ей самой.

– Только не делай ему… не делай ничего с собой. Ладно, Эвусь?

Эва вытерла глаза дрожащей ладонью.

– Ты что же, готов рискнуть любовью Каролины, беря на себя ответственность за мой грех?!

В ее голосе звучала горькая ирония, но и это было лучше, чем недавнее немое отчаяние.

– Ну какой такой грех-то, слушай! – нервно ответил он. – Мы же не в Средневековье все-таки живем, а в двадцать первом веке. Так ты этого боишься? Осуждения?

Эва снова уставилась в окно.

Про осуждение она пока не думала. Она вообще с того самого момента, как услышала радостный голос врача, могла думать только об одном: что скажет мама?! Как она перенесет это падение дочери? Как перенесет то, что дочь повторяет ее судьбу? Нет, не будет ни криков, ни долгих раздумий – мама скорей всего просто умрет от отчаяния, потому что именно этого она больше всего и боялась с момента рождения Эвы: что ее дочка проживет свою жизнь так, как она сама. Как подстилка у ног нелюбимого и нелюбящего мужчины.

Но…

Как Анджей заметил, сейчас все-таки двадцать первый век. Матери-одиночки существуют сегодня в обществе на тех же правах, как и счастливые замужние дамы. И несчастливые тоже. Справляются. Наверное…

– Ты же не одна, – Анджей схватил ее за плечо и силой повернул лицом к себе. Они стояли у дома. – Ты не утонешь. Не пойдешь на дно. Я не допущу этого. Я тебя люблю как родную сестру и буду заботиться о тебе как о сестре.

Она прикоснулась к его руке и пожала в знак молчаливой благодарности.

– Я справлюсь, – сказала она довольно уверенным голосом.

– Я знаю, Эва, – он улыбнулся с облегчением. – Ты со всем справляешься сама уже много лет. Иногда надо позволить другим позаботиться о тебе. Я, Каролина, твоя мама… Ты не одна – ты помнишь об этом? Тебе не придется в одиночку сражаться с целым миром. Просто скажи.

– Я не знаю, кто это был, – выдавила она из себя страшное признание. – Я пошла на вечеринку, напилась и очнулась в гостиничном номере уже… после. Я даже лица его не помню!

– Значит, все-таки это было насилие! – пробормотал Анджей, сжимая в бессильной ярости кулаки. Так использовать женщину, когда она находится в бессознательном, по сути, состоянии, – это не укладывалось у Анджея в голове! – Когда это было? – В голосе его теперь звучали бешенство и презрение, но, к чести его нужно заметить, презрение не к Эве, а к тому мерзавцу, который это сотворил.

– Неважно, – уклонилась она от ответа. – Важно, что…

– Но он же мог тебя чем-нибудь заразить! – он снова с трудом удержался от крика.

– Нет. Я про-проверилась, – прорыдала она. – Я знаю, знаю, я идиотка, безответственная идиотка, но… я действительно ничего не помню! – и она снова начала тихонько плакать.

– Ладно, оставим это, – Анджей уже говорил спокойно. – Теперь тебе нужно заботиться о себе. У тебя низкий уровень сахара в крови, а это может быть опасно и для тебя, и для ребенка. Нужны лекарства, хорошее питание, полноценный отдых, – он перечислял все это с той же интонацией, что и врач два часа назад. – Эвка, да ты меня слушаешь? – резко оборвал он сам себя, потому что она опять куда-то уплыла. – Ты можешь впасть в диабетическую кому, если не будешь выполнять все рекомендации! Я бы хотел, чтобы с тобой кто-нибудь жил здесь. Может быть…

– Я буду о себе заботиться, – теперь в ее голосе он услышал холод. – И ты не имеешь права никому об этом рассказывать. Никому! А особенно – своей сладкой Каролине, понял? Ты узнал об этом случайно («и слава богу, что узнал!» – подумал про себя Анджей), но не ты сообщишь эту чудную новость миру.

Ну вот – наконец она была самой собой!

– Я сама сделаю это, когда буду готова. А сейчас я куплю себе лекарства, сварю себе бульончик и буду холить и лелеять себя так, как ни одна самая заботливая нянька в мире не справилась бы. А подумаю обо всем этом потом…

– Ты можешь мне обещать?..

– Не буду я тебе ничего обещать! – упрямо ответила она.

Уже входя в калитку, она снова обернулась к нему.

– Спасибо, Анджей, – в ее голосе, однако, не было даже отзвука благодарности. – За твое предложение признать ребенка своим. Это было очень великодушно с твоей стороны.

Почему-то это прозвучало как пощечина.

Эва осталась одна. Наедине с невеселыми мыслями…

Итак, она беременна.

Да нет, не может этого быть! Как она могла?..

Неожиданно до нее дошли слова Анджея: «Ведь ты мечтала о ребенке. Ты справишься. Ты не одна!»

И она улыбнулась.