Еды было маловато. Всего один витаминизированный крекер, которые в школе раздают детям из бедных семей. Но крекер был плоским, и его вполне можно было просунуть под дверь, а я прекрасно знал, что Мими так толком ничего за ужином и не съела. Она взяла печенье и сразу начала его грызть – я слышал, как она им хрустит, точно кошка куриной косточкой.
– Я завтра тебе еще одно печенье принесу, – пообещал я. – А теперь ты, пожалуйста, ложись спать.
Она что-то жалобно и протестующее крикнула, и я понял: «Не уходи».
– Я не уйду, – прошептал я. – Я прямо тут, на полу, и лягу. Я даже одеяло с собой прихватил. Так что ты сможешь услышать, как я во сне сопеть буду.
Снова тихое карканье – возможно, она поняла мою шутку. А может, засмеялась просто от страха и нервного напряжения.
– Ничего страшного, Мими, – снова попытался я ее успокоить. – В папиной комнате с тобой ничего не случится. Да и я буду рядом. Обещаю.
Я еще с полчаса уговаривал ее лечь и, когда она наконец угомонилась, тоже улегся на полу под дверью, завернувшись в одеяло. Ложе, конечно, было так себе, но здесь я уснул куда быстрее, чем в собственной постели; там я, скорее всего, еще долго вертелся бы без сна, думая о том, какой одинокой чувствует себя Мими в отцовской спальне и как ей страшно. И потом, я ведь тоже был еще очень юн. А в детстве обычно хорошо спится. Это с возрастом мы утрачиваем умение быстро и крепко засыпать, как утрачиваем и звонкий детский смех, и невинность. На самом деле спал я так крепко, что не проснулся, даже когда часов в восемь тетушка Анна выплыла из своей комнаты, решив проверить, как там Мими, и обнаружила у дверей отцовской спальни меня. А я спал мертвым сном, завернувшись в одеяло, и ничего не слышал.
Разбудил меня вырвавшийся у тети вопль гнева и удивления. Сперва я никак не мог понять, где я и что происходит. Затем прямо у себя перед носом я увидел туфли тетушки Анны, те самые блестящие ботиночки, которые сверкали так же, как и черный крест у нее на шее, и понял, что попался и мне грозит такое наказание, какого я еще не знал. Я мгновенно вскочил и, заикаясь, стал бормотать какие-то извинения, но тетушка Анна жестом заставила меня умолкнуть и грозно спросила:
– Ты что, в собаку превратился, раз на полу спишь?
Я снова попытался что-то объяснить, но тетушка слушать не стала.