Земная оболочка

Рина отвернулась к дороге. — Как стакан шербета, — сказала она голосом, в котором звучали прежние грудные нотки надежды и сомнения. — Стакан лимонного шербета в жаркий день.

Ева сказала: — Подойди сюда.

Роб посмотрел на нее. Она подвинулась и указала ему на освободившееся место: — Сядь-ка на минутку.

Роб повиновался.

Но сначала она обратилась к Рине: — А как твои селедки, сестрица? (Рина купила на завтрак для Роба селедок, их нужно было положить вымачивать на ночь.)

— А что им сделается? — сказала Рина. — Во всяком случае, еще не ожили, когда я видела их в последний раз. — Все же она вскочила с места и пошла в дом.

— Вернешься? — спросил Роб.

— Когда найду луну, — ответила она на ходу.

— С нее станется, — сказала Ева.

Роб сильно оттолкнулся ногой, чтобы раскачать качели. Ева сказала: «Чудесно!» — и они с улыбкой смотрели друг на друга, пока качели не остановились, погрузив их снова в горячую духоту. Все было тихо — Хатч спал, Рина укрылась где-то далеко в кухне, Грейнджер — у себя в домике во дворе.

— Как ты? — спросил Роб.

— Как всегда.

— Значит, счастлива?

Ева коротко рассмеялась: — Тебе так кажется?

— Да, — ответил он. — За других не отвечаю.

— Кому-кому, а тебе положено знать.

— Почему именно мне?

— Потому что ты любишь меня. Ты последний, кто любит меня.

Роб не мог возразить ей, во всяком случае, сегодня. Прежде он сказал бы: «А Хатч? Ты забыла Хатча». Но после сегодняшнего утра, после настойчивой мольбы Хатча увезти его отсюда, оставалось лишь одно: пропустить ее слова мимо ушей. Он кивнул. — Моя любовь к тебе всегда давала мне радость, как бы я ни пил. — И тут он сказал то, что внезапно и отчетливо понял: — Да, ты счастлива и всегда была счастлива с тех пор, как я тебя помню.

— Разве? — сказала Ева. — Разве мне было легко?

— Безусловно, нет, — сказал Роб.

— Я бросила любящих родителей ради человека, которому понравилась. Родила тебя с опасностью для жизни, и моя мать наложила на себя руки. Оставила мужа, вернулась сюда и ходила за умирающим отцом, бросив тебя на попечение других, за что ты совершенно справедливо затаил на меня обиду.

— Но ты этого сама хотела.

— Из чего ты это заключил?

— Я искренне верю в это. А знаешь, мама, что обидело меня больше всего? Что ты с готовностью уступила меня Рине и Сильви. И папу тебе ничего не стоило оставить. Ты покорила Хатча, он отдал тебе целиком свое простодушное детское сердце. Тебе никто никогда ни в чем не отказывал, в этом я глубоко убежден. Да и вообще люди, как правило, получают то, что хотят; я не говорю о насилии или болезнях. Большинство людей умирают с улыбкой на устах или, по крайней мере, до конца дней чувствуют себя счастливыми. Большинство людей получают ту жизнь, которую выпросили у судьбы; их потребности удовлетворяются.

Ева, видимо, снова улыбнулась (она смотрела теперь перед собой, и он не мог разглядеть выражения ее лица). — Я не раз замечала, до чего ты хорошо все понимаешь, когда дело касается других.

— Может, и так, — подтвердил Роб.

— Не может, а совершенно точно, — сказала Ева, дотрагиваясь до его колена. — Ответь мне — если, по-твоему, большинство людей счастливы, — то как насчет тебя, моя радость?

Роб помолчал, они тихонько покачивались, обдуваемые прохладой.

— Сегодня я отдыхаю душой, и мне хорошо. Увы, это со мной бывает нечасто, особенно в последние годы.

— А чего тебе не хватает, что тебе нужно, сверх того что ты имеешь? — Она отняла руку и слегка отодвинулась от него, только-только за предел досягаемости света.

Роб затруднился ответить. Он решил рассказать ей о печальных событиях недавнего прошлого. — Видишь ли, я не хотел писать. Ждал, пока мне представится случай сесть с тобой рядом и рассказать самому. Дело в том, что я потерял работу в Роли и снова на мели.

— Но почему, милый? — не сразу спросила Ева.

— Смерть отца, — ответил он. — Это случилось так неожиданно; притом у меня и без того все не ладилось. Я засел дома, запил и не ходил некоторое время на работу. Мне заявили, что с них хватит.

— Когда это было?

— С неделю тому назад.

— И ты продолжаешь пить? — спросила она.

— Нет, уже все, — ответил Роб.

— Не надо бы вам с Хатчем ездить…

— Нет, мама, — сказал он. — Теперь за меня можно не беспокоиться.

Она внимательно посмотрела на него, ища доказательств, как будто на веранде было достаточно светло, чтобы определить степень самообладания, увидеть отражение внутренней силы в его глазах. — Никогда не понимала, зачем люди пьют, — сама она никогда ничего, кроме стаканчика хереса на рождество, не пила.

— Ну, для храбрости, оттого что стыдно.

— Стыдно чего?

— Разные люди разного стыдятся.

— Меня интересуешь ты.

— Я не оправдал ожиданий стольких людей; смерть отца лишний раз убедила меня в этом.

— Любая смерть могла бы убедить тебя. Таково назначение смерти. А чего ожидал от тебя Форрест?

— Того же, что и все вы. Чтоб от моей жизни была польза.

— Польза кому? — спросила Ева, понизив голос почти до шепота, по-видимому, очень заинтересованная.

— Богу и всем моим близким, — ответил Роб, не задумываясь.

— А в чем она заключается?