Земная оболочка

Грейнджер быстро узнает тайну своего происхождения, и четверть белой крови у него в жилах создает психологическую предпосылку для навязчивой идеи — «надеть костюм белой кожи», уподобиться Мейфилдам, стать Мейфилдом. В Форресте ему видится отец, в Робе брат, в Хатче — сын. Это неосознанное и неутоленное желание гонит его по дорогам и годам, от одного Мейфилда к другому, заставляет отказаться от личной жизни, почти безропотно снося обиды, служить им и ревновать к другим. Ни Форрест, ни Роб не оправдывают ожиданий этого безотказного человека с его родственными притязаниями. Грейнджер — опора в трудную минуту, но все-таки не то, что им нужно. Однако и в конце романа Грейнджер еще уповает — на Хатча.

Полностью вписываясь в содержательно-эстетические координаты романа (поиски отца, тяга к корням и т. д.), образ Грейнджера иллюстрирует некогда действительно имевшие место попытки негров выдать себя, сойти за белых и если не интегрироваться в господствующее общество, то психологически компенсировать гражданскую ущемленность. «Счастливый» стареющий мулат — еще одна жертва несбыточной мечты «американизма».

Более же всего фигура Грейнджера призвана, думается, нести мораль самопожертвования и бескорыстного служения другим. Ту мораль, которую лучше других изложила Хэтти в предостерегающем письме племяннику. Тяжело терять близких. Еще тяжелее «потерять уважение к себе». Самое же тяжелое — «утратить отзывчивость к другим… углубиться в себя, будто ты один на всем белом свете».

В пользу такого предположения говорит и то, что в романе фигурирует белый двойник Грейнджера — Маргарет Джейн Друри, в обиходе — Полли, тоже связанная с Робинсоном Мейфилдом-первым. Совсем молоденькой она покинула родной дом ради этого стареющего обольстительного сатира и всей душой, руками, телом «помогала» ему до конца, а после его смерти — Форресту, и тоже до конца, как семейная реликвия, перешедшая от отца к сыну, вроде обручального кольца. Полли не смущает ее двусмысленное положение. По ее собственным словам, она «счастлива по натуре», и словно излучает свет доброты и умиротворенности. Обоим этим образам не хватает психологической достоверности.

Повторю: легкий покров идилличности на отношениях между белыми и черными в романе скрадывает неприглядные факты действительного положения цветного меньшинства в Соединенных Штатах и рост национального самосознания черных. Однако эстетически те и другие играют одинаковую роль, и Грейнджер — равноправный партнер белых действующих лиц в драмах, разыгрывающихся на страницах «Земной оболочки».

Никто из Мейфилдов, Кендалов или Хатчинсов ни бытом, ни замашками, ни интересами и отдаленно не напоминает южного плантатора, аристократа, патриция. Кто-то имеет ферму, другой держит крохотную гостиницу, третий владеет лесом. Одним чуть легче, другим приходится туже. Но все они — «низкого» рода и живут своим трудом. Кочегарил на железной дороге Робинсон Мейфилд. Заглаживая вину отца, прямо за ученическими тетрадями умирает Форрест, хотя многим его занятие казалось нелепым — зачем учить черных и ребятишек латинским стихам? Гордится, что она не леди, Ева. Даже непутевый Роб «вкалывает» на строительстве горной дороги, так что будущий тесть отзывается о нем: работяга.

Трудолюбие героев Прайса диктуется не желанием разбогатеть и возвыситься. Они совсем не честолюбивы, и их обошла лихорадка накопительства, которая постоянно трясет граждан этой самой большой и богатой страны в капиталистическом мире. Перед ними не возникают миражи долларового Успеха — может быть, потому, что они знают ему цену. И в этом смысле они — «нетипичные» американцы и заставляют вспомнить героев семейного эпоса Уайлдера «День восьмой». Если они и стремятся к обладанию, то не вещами, а душами — такова закономерность любовных или родственных отношений.

Будничная, однообразная обстановка, обыкновенные, ничем не примечательные люди, ограниченный круг насущных забот и интересов — все это плохо согласуется с широким временным захватом произведения и даже его физической протяженностью.

«Мы весьма заурядные люди. В нас вся история мира…» — мимоходом, как само собой разумеющееся, произносит один персонаж романа в 1944 году.

«Перед нашими глазами прошла вся повесть мира», — подытожит другой.

Тут — целая философия, философия авторская: приведенные высказывания лишь в сжатом виде выражают то, что просматривается во всей художественной системе романа. История — это обыкновенность, это сумма тех самых частных семейных историй, за которыми мы следили на протяжении четырех поколений. В них — начало и конец человеческого времени. Великое носит уличную одежду. Что и говорить, это подкупает, подкупает тем, что апеллирует к естественному, демократическому чувству. Но есть и другая сторона.

Рейнольдс Прайс возражал своим критикам в связи с «Земной оболочкой». «Говорить об узости романа — равносильно упреку, что все великие викторианские романы — об Англии».