Земная твердь

А Петька ушел за колодец, лег там в пахучую ромашку, зарылся в нее лицом и, тяжело обиженный Зотеем, думал: «Вытолкнул. Пожалел куска хлеба. Вытолкнул. А еще говорил сколько раз: первостатейный кузнец из тебя, Петруха, выйдет. Врал, стало быть. В добрые входил. А тут все забыл. Поезжай. Спасибо скажешь. За что?»

В дорогу собирались на прежней квартире у Лидии Павловны. Петька был угрюм, вял. Ничто не согревало его, и впереди не было никаких надежд. Сама хозяйка помогла Зое Яковлевне уложить вещи, совала в ее дорожный чемодан только что вынутые из печи клюквенные пирожки и смахивала с темных глаз набегавшие слезы.

Мальчику все время казалось, что вот умная и решительная Лидия Павловна, которой побаивалась даже мать, вдруг возьмет и властно скажет: «Ладно, Зоя Яковлевна, поезжайте одна, а мальчонку я оставлю у себя».

Вот оно где, Петькино счастье! Но нет, не дождался он желанных слов. На прощание хозяйка сказала:

— Мир не без добрых людей. Счастье, Петька, на роду тебе было написано: видишь, какая у тебя тетка. Счастливо вам. В дорогу уж я вас не стану оплакивать.

Петька первым вышел из дому, не глянув больше на Лидию Павловну. На душе у него было муторно.

— Петька, — кричала с крыльца Лидия Павловна, — со мной-то ты что же это не простился, варначонок. Вишь, душонка-то как взыграла. Счастливо вам, Зоя Яковлевна.

За длинную дорогу от Громкозванова до Карагая о многом передумала Зоя Яковлевна. Были и грустные думы, но они не омрачали сознания того, что она, Зоя Яковлевна, принесла большую и благородную дань забытому родству. Одинокой женщине теперь грезилась иная жизнь, освещенная новыми интересами и заботами. Как хорошо, что рядом с нею будет родной человек, о котором надо думать, которого надо любить, беречь, растить. Она поставит племянника на ноги, выведет в люди, сделает для него то, чего бы никогда не смогла сделать мать его, простая колхозница. Она даст Пете высшее образование. Это ли не память сестре — Дарье Яковлевне.

Приглядываясь к племяннику, Вигасова отметила, что у него диковатое, но доброе лицо, а вот руки совсем некрасивые: большие, черные, вероятно, способные только к физическому труду. «И весь он, как обломок камня, — с неосознанной тревогой думала она и тут же успокаивала себя: — Ничего, обтешется, ребенок еще».

X

Петруха принес тетке много неведомых прежде хлопот. Теперь Зоя Яковлевна раньше вставала, до работы готовила завтрак и обед, а вечером бегала по магазинам, то искала прачку, то чистила одежду племянника. Весь день она куда-то торопилась и все-таки что-то не успевала сделать. Но пока хлопоты и заботы нравились женщине. Тревожило только то, что Петруха приживался на новом месте с трудом, был замкнут и молчалив. Он, видимо, тосковал.

В комнатах, забитых мебелью, с тяжелыми коврами на полах и такими же гардинами на окнах, Петруха чувствовал себя стиснутым в крепких и душных объятиях. Он никак не мог пройти мимо шкафа, чтобы не зацепиться за причудливые ручки его дверец. Недели через две после приезда мальчик нечаянно столкнул на пол чугунную статуэтку Дон-Кихота, тонкая рука с раскрытой книжкой на ладони отломилась.

Зоя Яковлевна ни слова не сказала Петрухе, но он почувствовал, что сломал не простую вещь, и с тех пор перестал ходить в большую комнату.

Свою старую, изношенную одежду Петруха молчаливо сменил на новый купленный ему костюм, но с сапогами, без которых в Громкозванове любой парень не парень, не захотел расставаться.

— Сапоги, Петя, необходимо снять. В городе мальчики ходят в легкой обуви. Ты теперь городской.

— А куда же сапоги?

— Выбросим, — как-то не подумав, ответила тетка.

— Выбросим? — едва не всхлипнул Петька и, округлив глаза, сердито сообщил: — Да эти сапоги только нынешней весной мама купила мне за два пуда муки. Не дам сапоги.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Вот тебе пять рублей, сходи завтра к чистильщику и приведи их в «божеский» вид. Только я сомневаюсь, возьмется ли кто-нибудь чистить твои бродни.

— Это не бродни, — заявил Петька.

«Какой же он, однако, неотесанный. Затравят его здешние мальчишки. Деревня, деревня, как вытравить тебя из этого маленького человека». Зоя Яковлевна вспомнила, как ее мучила когда-то в школе кличка «деревня»… Ей сделалось жаль племянника, хотя его пока еще никто не обидел.

Утром другого дня Петька отправился на угол Нижней и Кормового переулка, где возле игрушечного домика на низкой скамеечке сидела толстая армянка, и, широко расставив ноги, чистила обувь прохожих. Когда подошел Петька, она, важная и хмурая, чистила туфельки какой-то девушке. Мальчик потоптался на углу и вдруг увидел проходящую мимо лоточницу с мороженым. У Петьки горло перехватило. Он не нашел в себе сил остановиться и подошел к мороженщице. Потом ему уже ничего не оставалось, как разжать потный кулак, где хранилась туго свернутая пятирублевая бумажка.

Начинался жаркий июльский день. С небес хлынули первые потоки зноя. Воздух быстро сгустился. Пароходные гудки, казалось, обессилены жарой и вползают наверх, в город, медленно и лениво.