Земная твердь

Яростно хлестнув лошаденку, он скрылся в лесу. Все произошло так быстро, словно ничего и не было. Только недобрые Терехины слова остались с Дарьей, и хоть на край света беги от них — не скроешься.

Дарья после встречи со Злыднем совсем лишилась покоя. «За что он так-то? — маялась она в догадках. — А если сбудутся его слова? Ох ты, окаянный!»

— А я его видел сегодня, — объявил как-то Петька.

— Кого?

— Тереху видел. Он приходил к бабке Степе.

— Зачем же это? — дрожащими руками вцепилась мать в сына.

— Чай пил и хочет ей дров привезти.

— Вина захотел, окаянный.

— Я боюсь его, — признался Петька.

— Его и надо бояться. Но это не твое дело. Ты помалкивай.

II

Терентий Выжигин еще подростком, сбивая шишки, оплошал и свалился с кедра. Падая, он разорвал себе правую щеку до самого уха. Отец его, мужик суеверный, наотрез отказался везти сына к доктору, и лечила Терентия снадобьями и наговорами тощая и слепая знахарка Миропея. Рана, растравленная ее нечистыми настоями, заживала долго, а когда затянулась, то безобразно искривила рот парня и вывернула нижнее правое веко. Речь у Терехи сделалась булькающей, будто каждое слово произносилось с водой во рту.

Однажды на вечеринке при всей деревенской молодежи кто-то из бойких на потеху сказал:

— Поглядеть бы, как Терешка девок целует. А-ха-ха-ха!

Ребята захохотали.

Должен бы Выжигин отшутиться от пустослова, может быть, просто смолчать — и делу конец. Но Терентий бросился в драку. Бил он всех, кто смеялся, мял каждого, кто подвертывался под кулак, и его исхлестали в кровь. А смех, что тень облака, шапкой его не накроешь.

Узнали парни, что не любо Терехе. И, если теперь надо распетушить его на глазах у девок, ему припоминали шутку о поцелуе — и потасовка начиналась. Досужим людям — забава.

Так пустая шутка закрыла парню путь на игрища и вечеринки. Тут Выжигин или нет его, все равно потешаются уже не столько над его уродством, сколько над яростью его. Отсюда, от насмешек, к Терентию на всю жизнь и прилипла кличка Злыдень.

Шли годы, а между людьми и Терехой все шире да глубже ложилась пропасть. В каждом улыбающемся Злыдень видел насмешника и уже навечно припасал против него злобу.

После создания колхозов Терентий Выжигин работал лесообъездчиком Дупляновского участка и, пользуясь правом лесного стража, затаскал по судам не одного громкозвановского мужика. Злыдень умел с неиссякаемой настойчивостью преследовать человека за грошовый березовый веник, вынесенный из лесу. Но однажды (это было уже накануне Отечественной войны) его самого уличили в браконьерстве: он с районным следователем разом ухлопал двух лосей-маток. Был суд. Следователя осудили, а Тереха, прикинувшись придурковатым, отделался штрафом. Однако с должности его уволили.

Место громкозвановского объездчика леса занял Никон Спиридонович Сторожев с хутора Дуплянки. Выжигин будто желчью отравился, потеряв всякое уважение в селе, и виновником этого он считал только Никона. При встрече с ним, вздрагивая губами изуродованного рта, спрашивал:

— Ты, Никошка, ишо держишься? Но скоро вышибут, потому на чужбинку обзарился. В лесу — место мое. Слово Выжигина попомни.

Никон, коренастый, крепкого складу мужчина, немного терялся перед Терехой и, не зная, что ответить ему, смущенно улыбался. Это еще более злобило Злыдня.

— Слова мои помни, улыбошник, — повторял он и обиженный отходил прочь, сжимая тяжелые кулаки.

Волей-неволей, а слова Терехи пришлось вспомнить. Не проработал Сторожев в лесу и полутора лет, как грянула война. Никон с первыми же громкозвановскими призывниками ушел на фронт.

Выжигин оказался при прежней службе, моля господа бога о смерти Сторожева. Как-то он вспомнил полуистлевший в памяти рассказ слепой знахарки Миропеи о святом Кириаке и обрадовался этому несказанно. «Ежели ты хочешь верной погибели врагу своему, — шамкала старуха, — вырой втайне от глаз людских могилу и в ночь под кириаков день — последняя неделя перед покровом — захорони в эту могилу какую-нибудь одежину врага. Потом проглоти щепоть могильной земли и промолви, осеняя себя крестным знамением: «Ты во плоти моей, а врагу моему ниспошли кончину».

— Обязательно исполнится воля твоя, — уверяла старуха.

— Царствие тебе небесное, богова старушка, — умильно шептал Тереха, как-то вечером привязывая к седлу своей кобыленки заранее наточенную лопату. Попозднее он выехал со двора.

Все Злыдень сделал так, как учила знахарка, и далеко в лесу, на сухом месте среди моховых болот, появился могильный холмик, как положено, убранный пихтовыми лапами.

Возвращался домой Тереха перед утром. Он часто глядел на небо, и к редкому для него чувству душевного умиротворения примешивалась тихая радость: даже звезды не видели, как он зарывал пустую могилу. Зато там, в стороне кровавых закатов, многим-многим не роют могил. «Ведь Никона убил не я, — оправдываясь, размышлял Злыдень, — убил его кто-то. Я только позаботился укрыть его, чтоб не было какого глумления над убиенным».