Земное время №2 2016

Невидимый и шумный листопад
вдоль вертолетов клена в сто голов
летящий через прятки и распад
в знак умножения, уложенный в тавро,

где кролик кувыркнется через сад,

приветствуя пыльцу, а не цветы,
нору во мне раздвинув, как лицо,
чтобы глазеть, кто в той норе летит,

чьи лопасти, под воздухом звеня,

становятся смородиной в воде
и водят, как слепые, и стучат —
продольно сквозняку или дыре

впадая в детство, наготу и взгляд,

которые – сквозь кашель – унесет
на щель похожий, голый листопад
сквозь кролика, похожего на вход.

Руины неба – свет и язвы
закручены по часовой
в язык прекрасно-безобразный,
лежащий раем под горой,

и скачет в косточке птенцовой,

надмирный выдох сохранив
в пчелином гуде, кровоточа,
их шар из белой глубины,
как рой, наитие и Отче
законченной (почти) зимы…

и в букву зренье удлиняя,

пружину снега сократив,
земля дрожит, опознавая
тепло, колени и мотив

в обломке мартовском, что в темень

стучится медным своим лбом,
прощая имени скольженье,
где дышит муравьиным львом.

Опередит окрестности зрачок,
размоченный свой ветер через порох
февральский вынося туда, где ворог
взрывается, как ворон-дурачок.

По глине виноградари идут —

молчат они, стучат медуз подковы,
глазея в високосной мглы редут,
в который вбиты – хоть и не готовы.

Насмешливый снегирь определит —

в нас выдохнув – окрестности, означив
порезы снега, что внутри летит
своих потемок, где хлопушки плачут.

Где мнимый соловей летел,
как дымный мим среди петель
дверных и точных мертвецов,
всходящих из его вдовцов,

на ловчий и прибрежный свет,

что в зренье муравья продет
и вписан в божий этот март
в собранье темное петард,

что разгибают кислород

на дерево и рыбу, мед
замедленный внутри у них
ключами медными бренчит

и выпускает птицу вверх

из соловьиных дыр, прорех
глазных, и плачет на весу
в силках, похожих на росу.

Человек, в луне качаясь,
сквозь китайский смотрит свет —
три портянки с ним осталось
из прозрачных снегирей,
и клюют до ребер женщин
неопознанных его —

он идет по переулку,

где кроваво и светло
ясени врастают в марты
и катают шар ночной,
и играют шумно в нарды
под единственной ногой.

Голова луны, катаясь

в павшей птице, на ходу
отрывается от пашни
карусели белой страшной
человека, вслед за клювом,
светом впаянным в слюду.