Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания

Лилит Ханум решительно отперла ворота и вошла во двор. По выражению ее лица было ясно: либо листы жести сейчас же успокоятся, либо им несдобровать. Ветер внезапно стих, и сразу три листа с адским скрежетом пали к ногам своей новой хозяйки. Со словами «так-то вот!» она взяла зачем-то валявшиеся во дворе кирпичи и придавила ими любителей полетать.

– Их надо бы прибить обратно, – деликатно посоветовал сосед слева, армянин Рубен. – А то если так оставить, снова улетят. – Прибить на месте! – согласилась Лилит Ханум. – Может быть, вы знаете хорошего кровельщика?

Кровельщика нашли и привели тут же, потому что, как оказалось, любого мастера в любой области можно отыскать в пределах двух-трех улиц. Сдержанный поляк Анджей (а в деревне, кроме ассирийцев и армян, прибывших сюда из Турции после событий 1915 года, проживали греки, езиды и почему-то поляки) принес из дома стремянку, набор инструментов и под одобрительные возгласы соседей починил крышу в два счета. Лилит Ханум попросила его также в ближайшее время сменить замки во всех дверях – на всякий случай.

Этот случай потом долго вспоминали соседи по улице. Жестяная история оказалась не самым плохим поводом познакомиться. К тому же любая передряга, хочешь не хочешь, сближает всех ее участников.

Улица, на которой теперь проживала Лилит Ханум, была тихой и спокойной. Машины здесь проезжали нечасто, иногда мимо громыхал старый потрепанный автобус номер шестьдесят восемь, единственный местный маршрут. Название у улицы было необычно поэтическое, она носила имя Барда, но этот Бард был отнюдь не кельтским поэтом – это была фамилия кярманского танкиста, героя Второй мировой войны.

Весной вся улица благоухала: в садах и на тротуарах цвели абрикосы, вишни, айва, персики, сливы. В тот самый момент, когда Лилит Ханум вселилась в новый дом, вся гора, на которой в произвольном порядке располагались частные дома, стояла как невеста в белоснежной фате бело-розовых цветов.

Впервые выйдя в собственный сад, новоиспеченная хозяйка долго бродила от дерева к дереву, вдыхая пьянящий аромат… До того момента она думала, что «пьянящий аромат» – это фигура речи, но у нее и вправду быстро закружилась голова, будто она хлебнула лишнего. Особенно на нее подействовали цветы абрикосового дерева. Впрочем, по части обонятельного пьянства у нее нашлось немало конкурентов, которые, деловито жужжа, собирали нектар и опыляли растения. Пару раз Лилит Ханум даже ткнулась носом в какую-то пчелу или шмеля, но те, похоже, тоже были добрые и пьяненькие, поэтому не обратили внимания на такое грубое нарушение личного пространства.

В общем, пока на гору не опустился синий полог ночной тьмы (а здесь, в отличие от Москвы, ночь наступала внезапно, без каких-то там нерешительных сумерек), Лилит была уверена, что при жизни попала в рай. Однако внезапная темнота загнала ее в дом, где не было практически ничего, кроме голых бетонных стен, крыши, тусклых лампочек под высоченным потолком и холодного воздуха. Интернета, что характерно, тоже не было.

Снова поднялся сильный ветер, в дымоходе что-то завыло, загудело, заохало и застонало. Лилит огляделась по сторонам и внезапно поняла, во что влипла. Чтобы сделать из этого всего настоящее человеческое жилище, потребуется много денег и времени, очень много.

– Вот умею же я сначала во что-нибудь влезть, а потом уже думать, что со всем этим делать, – произнесла она вслух. – И ведь обратной дороги нет, придется обустраивать вот это все! – Все, все, все! – загудело эхо, будто дом отвечал ей, требуя внимания и заботы.

– Ничего, милый дом, я тебя обживу, и мы подружимся.

– Дружимся, дружимся! – ответил дом.

На том и поладили.

Глава десятая Как Лилит Ханум обживала дом

Утром Лилит Ханум поняла, что очень правильно сделала, выторговав у дяди Джафара и тетя Гули большую резную кровать. Спать на полу было бы невозможно: ночью внезапно похолодало и пол стал ледяным. Вылезать из-под одеяла было боязно, но необходимо – как минимум для того, чтобы растопить камин, который, как тут же выяснилось, отчаянно дымил. В доме оставалась всякая деревянная рухлядь, так что о дровах можно было не беспокоиться. Но перед этим Лилит Ханум решила согреться, приняв горячий душ. О том, что как-то потом надо будет выходить из душа с мокрой головой, она предварительно не подумала. Спасла ее североирландская закалка, ибо ничто так не приучает человека к холодному жилищу, как длительная командировка в Ольстер зимой, а впрочем, и в любое другое время года тоже. По наблюдениям Лилит Ханум, зима от лета в Северной Ирландии отличается лишь тем, что летом можно ходить дома без шарфа.