Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания

Ночной Гейдельберг был совершенно не похож на утренний. Казалось, все население Стамбула, Дамаска, Алеппо, Багдада, Эрбиля и прочих городов Востока собралось здесь и дружно вышло погулять с наступлением темноты. Чернобородые мужчины, женщины, по большей части закрытые, как полагается мусульманкам, многочисленные темноволосые дети фланировали по улицам города. Европейцев было не видно – судя по всему, они очень рано ложились спать, а может быть, просто не хотели выходить на улицы, потому что в таком окружении чувствовали себя неуютно, в отличие от Лилит Ханум, которая ощущала себя вполне в своей ближневосточной расписной тарелке. Она решила, что раз дороги домой все равно не знает, то разумнее всего идти куда глаза глядят, тем паче что в таком окружении вполне можно встретить кого-нибудь знакомого или знакомого знакомых. В своей юбке до колен и летней блузке с вырезом, в котором виднелся крестик, она несколько выделялась из общей массы, да и лицо ее на фоне остальных казалось слишком европейским, но кого это волновало? Так, глазея по сторонам, Лилит Ханум шла и шла, пока перед ее взором не возникло сияющее слово «Вавилон».

– О! – воскликнула Лилит Ханум, понимая, что если где-то написано «Вавилон», значит, это именно то место, где непременно решат проблему наследницы великой месопотамской цивилизации.

Под словом «Вавилон» светились еще два – «кебаб, шаурма». Лилит толкнула стеклянную створку двери и вошла. За стойкой она увидела смуглого черноволосого мужчину лет сорока и наметанным глазом определила, откуда он родом. Для приличия купив бутылку минеральной воды, она заговорила с продавцом, благо посетителей в доме шаурмы и кебаба было немного.

– Ночь теплая, пить так хочется… А вы из Ирака, да?

Мужчина предсказуемо насторожился и с вымученной улыбкой кивнул.

– А откуда из Ирака, с севера, наверное? – не унималась Лилит Ханум.

– Из Дохука, – со вздохом ответил иракец, которого такие вопросы, вероятно, уже изрядно достали.

– Ах, из Дохука! Ну надо же! – всплеснула руками Лилит Ханум. – У меня там знакомые ассирийцы живут. Такой чудесный город, я там один раз была. А какие рядом живописные горы, помнится, там в апреле прямо ковер из алых маков! А еще эти потрясающие желтые цветы… Вы не знаете, как они называются?

Не ожидавший такой реакции продавец расплылся в улыбке, в глазах засветилась ностальгическая светлая печаль, и они минут десять говорили о цветах, о природе Северной Месопотамии, о том, что война в Ираке должна же когда-нибудь окончиться и что как бы ни было в Германии хорошо, а дома кебаб вкуснее – и так далее. Продавец посочувствовал гонимым христианам и посетовал, что мусульманам тоже приходится тяжело.

Расположив его к себе таким вот незатейливым образом, Лилит рассказала о том, что сама приехала в Гейдельберг всего на четыре дня и со словами: «И представляете, какая со мной приключилась история!..» поведала, что заблудилась в ночном городе и даже не знает, где взять такси. Дальше ничего уже не надо было делать самой. Продавец вызвал из подсобки двух племянников, и два прекрасных юноши с миндалевидными глазами и безупречными чертами смуглых лиц выслушали его приказание. Черноволосые красавцы сопроводили Лилит Ханум до стоянки такси, провели переговоры с водителями и со словами: «Мы нашли вам земляка, он вас не обидит» – бережно передали ее с рук на руки седовласому персу, уроженцу Тегерана, потому что урмийцев, увы, среди таксистов не нашлось. С таксистом разговор шел уже о цветах, произрастающих в Иране, и о фламинго, гнездящихся на берегу озера Урмия. На полпути он растрогался, прослезился, выключил счетчик и довез Лилит до гостиницы за полцены, хотя добиться такой экономии у нее и в мыслях не было.

Оказавшись в номере, Лилит положила сумку на кровать и в недоумении сказала сама себе:

– Не понимаю, и за что некоторые так не любят мигрантов?! Милые же люди…

– Ага, как же! – раздался из сумки чей-то голос. – Понаехали тут да еще понарожали детей своих черных! Скоро нам, немцам, некуда будет от них деться!

Голос был странный, какой-то мультяшный и произносил русские слова с легким акцентом. Лилит подумала, что, наверное, случайно включила звуковой чат в мобильнике, и полезла было в сумку за телефоном, как вдруг кто-то не больно, но чувствительно укусил ее за палец. Лилит взвизгнула от неожиданности, выдернула руку из сумки и увидела, что на пальце, болтая в воздухе задними лапками, висит потешный лягушонок, резиновый, в игрушечной короне на голове, но вполне живой.

– Я выпила всего три стакана рислинга! – в панике завопила Лилит Ханум.

Лягушонок разжал челюсти и прыгнул на кровать.

– Да хоть десять! – сказал он.

– Ты… разговариваешь?

– Еще бы! Еще как разговариваю! Мой родной язык немецкий, но я знаю польский, русский, литовский, шведский, английский и, как всякий дворянин, прекрасно владею французским.

– Ух ты, говорящая лягушка!