Земные и небесные странствия поэта

И я гляжу на Него и тянет меня к Нему, но боюсь я Того стоящего рядом с Ним в алмазной горящей парандже и мундире Генералиссимуса…

Но тут вижу я свою мать матерь Анастасию в белой ночной кружевной вологодской рубахе и она босая и она стоит рядом с Мужем в багряной милоти…

И она босая стоит…

И она блаженная…

И она родная…

…Оле!.. матерь мама… какая нощь долгая долгая долгая…

И я бегу к тебе и ластюсь к тебе но ты какая-то холодная отрешенная…

Дальная ты…

И ты глядишь на Мужа в багряной милоти свежей.

И я гляжу на Мужа незнакомого…

У Него под свежей новой милотью лебединые гробные пелены саваны плащаница с пятнами крови.

У Него на пеленах еще свежие незасохшие еще комья глины загробной.

У Него в ногтях ног босых и в ногтях перстов осиянных девьих тонкостных еще таятся комья свежей загробной глины…

…Оле!

И Тело уже воскресло и глина еще не засохла…

Осанна! Осанна! Осанна!

И у Него под ногтями вьются тлеют напрасные черви загробные…

И они уходят…

И они уходят потрясённые тем что мёртвый впервые ожил и победил изгнал червя загробного…

…О человече неверующий!

И вот черви учуяли уверовали в Воскресенье а ты сомневаешься а ты ниже червя…

И тут матерь моя Анастасия падает перед Ним неслышно и выбирает из-под ногтей Его червей и глину!..

Оле! Оле! Оле! Боже мой!..

Да что за нощь? да что за сон?..

Матерь кто это?..

Матерь иль это отец мой Джамал-Диловар? Иль не убили его и вернулся он?..

…Отец отец… я так и не сказал не произнес живого имени твоего…

Ты был певец.

Ты пел во Времена Сна и Шёпота.

Ты будил спящих и оглушал шепчущих. И за это взяли тебя.

И у певца, который пел во Времена Немоты, родился поэт, который молчит… да…

Отец отец, когда пришли за тобой ночные убийцы твои ты встал с постели бедной а ярой постели пылкого ложа молодого мужа сокровенного опьяненного и жены сокровенной опаленной — моей матери Анастасии…

Ты встал покойно как река меж берегами меж убийцами ночными своими и сказал:

— Анастасия, тише. Не волнуйся. Спи.

Не разбуди его…

Не разбуди не потревожь не спугни моего сына во чреве твоем…

…И он ушел неповинный с убийцами неповинными своими в ночь их и в свою смерть и в их погибель…

…Матерь и он ушел а я был свернут немо как лист как бутон нераспустившийся во чреве твоем, но я слышал! слышал слышал я!..

Слышал я как уходил он неслышно на ножных перстах своих на цыпочках, чтобы не разбудить не разбередить меня во чреве матери моей…

Но я слышал матерь!..

Матерь… Усопшая дальная моя…

Я и ныне слышу, как он крадется мой неповинный отец и уходит навек на цыпочках, чтобы не разбудить меня…

Но я слышу!..

Да!..

И досель народ мой испуган до смерти со гнезд потайных сокровенных чрев матерей своих…

…И будете потревожены и угнетены и испуганы смертно еще во чреве матерей ваших…

Да!..

И будете жить в гнете в утробном сне и утробном страхе на земле вашей!..

И долго, о Господь мой?..

И где Твоя сроки исходы?..

…Матерь… матерь… Зачем тебе такие судьбы? такие испытанья! такие упованья?..

Матерь…

И я ластюсь к тебе полночной…

Иль это отец мой Джамал-Диловар вернулся?..

Но она шепчет маясь каясь качаясь на полноводных жемчужных нагих своих сахарных круглых как калайдаштские избыточные яблоки коленях ползучих счастливых:

— Отче Спасе! и Тебя ждут у всех церквей блаженных благодатных крепких а Ты явился у этой нищей безымянной малой горящей в огне…

И Он говорит улыбаясь.

И Он говорит неслышно сладко как шелест приречной алычи вешней цветущей:

— Таких горящих много нынче на Руси… И все обойду. И всем быть со мной…

И она говорит:

— И не устанут ноги и удесы члены уды Твои?.. поверженныя порезанныя поколотыя гвоздьми?..

И Он молчит и глядит на церковку свещу горящую свою…

Тогда мать моя Анастасия говорит с колен своих:

— О церковь храм… звездовсесветлая… древо Христа осиянное…

Лествице небесная сирота блуждающая…

Иль быстро на земле моей сгораешь?..

Иль тысячу лет от Володимира Крестителя Мужа первого моего горишь горишь да не сгораешь…

И когда горишь — тогда озаряешь!.. О сладкий пламень!..

О Христос Руси!..

И Ты грядешь от Голгофы к Голгофе! от пожара к пожару! от пламени к пламени! но доколе Спасе?..

Осанна! Осанна! Осанна!..

…Тут огонь победно церковку рушит поядает объядает побеждает…

Опадает усмиряется огнь слепой вороватый.

…И кто тайно поджег тебя невинная храмина?..

Мама, кто поджег?..

Жечь храм — то ж, что бить дитя…

Тут Азраил-Генералиссимус трубку колхидских табаков из уст кинжальных осетинских узких вынимает и говорит Мужу в милоти:

— Горит твой дом…И негде тебе ночевать на Руси моей…

Горят твои скорые доски бревна балки. Горит твоя церковь…

Ты на Руси странник изгнанник бездомник чужедальный…

Ты на Руси погорелец…

Я на Руси хозяин… кацо! Генацвале! Сакартвело!

Горят твои храмы!.. Айя!..

Дым горящих храмин слаще табаков колхидских — и я вдыхаю…

Тогда Он говорит:

— Церковь не в бревнах, а в ребрах…

Тогда Азраил-Генералиссимус говорит:

— Мы и ребра измнем изломаем!.. Гойда!..

Вах, но зачем зачем я так далеко ушел от родной колыбели сакли?..

Устал, устал я…